Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

На заседании Московского археологического общества, состоявшемся сразу же после этого происшествия, Уварова предложила обратиться к Александру III с прошением о том, чтобы манускрипт был передан из собора, где он хранился столетиями, в Исторический музей. Итогом обращения к царю стал конфликт между Уваровой и обер-прокурором Синода Победоносцевым, обвинившим графиню в том, что она стремится «лишить храмы Божьи их сокровищ». Уварова не сумела добиться передачи памятника в Исторический музей, но в 1893 году самые ценные реликвии из ризницы Архангельского собора, включая и Мстиславово Евангелие, были переданы в Патриаршую библиотеку[654]. Впоследствии Н. П. Кондаков признавал, что изъятие Евангелия из Архангельского собора спасло манускрипт от гибели[655].

Рвение, с которым Уварова пыталась заполучить Евангелие для собрания Исторического музея, вполне понятно: вследствие несговорчивости церковных властей добывать экспонаты для музейных витрин было чрезвычайно сложным делом, причем во вдвойне сложном положении оказывался Исторический музей (основанный в 1872 году), развивавшийся по заранее разработанному плану, цель которого заключалась в отображении различных периодов русской истории[656]. Музей рос медленно; по крайней мере, такое впечатление сложилось у московского генерал-губернатора В. А. Долгорукова, который в 1885 году говорил И. Е. Забелину, хранителю (а впоследствии и директору) Исторического музея, что на Западе музеи строят для уже накопленных коллекций, в то время как в России сначала строят здание, которое потом еще много лет пустует, и лишь постепенно в нем скапливаются экспонаты («у нас строят здания, а вещей нет»)[657]. Аналогичные проблемы возникли и после основания Русского музея в 1898 году: оказалось, что собрать коллекцию русского искусства, которая бы всесторонне отражала его развитие от времен зарождения русского государства до Серебряного века, – задача непростая. В первые годы существования музея его собрание чаще критиковали, чем хвалили. Однако в 1909 году новый хранитель Русского музея П. И. Нерадовский изменил политику приобретения и демонстрации экспонатов; кроме того, ему удалось привлечь инвестиции и пожертвования и приобрести ряд уникальных коллекций религиозного искусства, благодаря чему в 1914 году в музее был открыт новый отдел древнерусского искусства[658].

Вопрос о том, где следует находиться иконам, в церкви или в музее, не имел простого решения даже в глазах исследователей, не говоря уже об этической и юридической точках зрения. Один лишь учет почерневших икон, обреченных на гибель в деревенских церквях, не мог ничем помочь историческим исследованиям, равно как не могли им помочь и произведения искусства хорошей сохранности, хранившиеся в частных коллекциях[659]. В то же время использование икон по назначению неизбежно подвергало их опасности – это признавали даже некоторые священники. Епископ Угличский Иосиф сообщал в Императорскую Археологическую комиссию, что особо почитаемая Боголюбская икона Богоматери из церкви села Филимоново-Горяиновых Ростовского уезда подвергалась популярной традиции обливания водой: прихожане использовали святую воду, которой была облита икона, для лечения больных, однако сама икона от этого разбухла, сгнила, и на ней поблекли краски. Не менее опасной была и традиция «принимать у себя в гостях» наиболее чтимые иконы[660]: крестьяне нередко роняли их или ударяли о дверные косяки[661].