Империя вампиров

– Так вот. Я с самого утра не курил, медленно начинала одолевать жажда. За остаток дня далеко я не уеду, но по старой карте определил, где город Гахэх – до него был всего час езды. Я решил, что это место еще держится, а от мысли об очаге и горячем ужине трясучка унялась. И вот, в надежде наверстать упущенное время, я съехал с дороги и двинулся по холмистому ковру снежных шапок, прямо в лес живого грибка и давно погибших деревьев.

Не прошло и десяти минут, как на меня набрел первый порченый.

Женщина. Убитая лет так в тридцать. Двигалась тихо, точно призрак, но Справедливый уловил ее дух и прижал уши к голове. Мгновение спустя я и сам увидел, как она крадется прямо ко мне, словно охотник. Волосы у нее на голове превратились в копну спутанных светлых прядей, кожа вокруг разверстой раны на шее висела влажными лоскутами. Тощая и нагая, женщина напала стремительно, будто волк.

Бежала быстро, куда быстрее иного смертного. Одного порченого я совершенно не боялся, но эти твари – они же как менестрели. Где один, там и другие, и чем их больше, тем они приставучей. Тогда я дал Справедливому шпоры, и мы полетели прочь – сквозь похожие на корабельные обломки деревья.

Заметив справа еще одного порченого, я взялся за меч. Это был маленький мальчик зюдхеймец: он двигался рывками между высокими ростками корнеплодов и поганок. Потом я заметил еще мертвяка впереди. И еще одного. Все – тихие, словно трупы в могиле. Бежали они быстро, да только куда им до Справедливого. Впрочем, мы наткнулись на стаю, самому младшему члену которой было лет десять.

Жан-Франсуа выгнул бровь и постучал пером.

– Как ребенку, де Леон.

Габриэль вздохнул.

– Пойми меня правильно, новорожденные порченые опасны, но по шкале от одного до десяти, где один – это обыкновенный дебошир из оссийской таверны, а десять – страшнейший кошмар, какой только способно исторгнуть лоно преисподней, я бы дал им четыре балла. Даже старейшие из них не чета высококровным, но нельзя недооценивать старого порченого. Чем дольше густеет кровь вашего брата, тем сильней он становится. Эти порченые были опасны, и их собралось много.

Однако Справедливый нес меня вперед через мертвый лес, на полном скаку огибая заросли грибов. Его копыта гремели, точно гром, а сердце не ведало страха, и вскоре мы оставили этих бескровных паскуд далеко позади.

Через какое-то время мы, мокрые от пота, вылетели из чащи прямо под дождь. Внизу перед нами раскинулась холодная серая долина, затянутая густым туманом, чуть далее на северо-восток темнела во мраке лента дороги, а несколькими милями дальше маячил речной брод и безопасность.

Справедливый понес меня в долину, и я похлопал его по шее, шепнув на ухо:

– Ты мой братишка. Умничка.

И тут он угодил копытом в кроличью нору. Нога ушла в землю, кость со страшным тр-реском переломилась, и, когда мы падали, я чуть не оглох от ржания. Крепко ударившись о землю и охая от боли, я покатился. В теле сразу что-то хрустнуло, да к тому же я еще ударился о трухлявый пень. Меч вылетел из ножен и упал в грязь. В черепе звенело, а рука полыхала огнем. Я тут же понял, что сломал ее – по ощущению, будто под кожей трется битое стекло. К утру все заживет, чего не скажешь о бедолаге Справедливом.

Габриэль издал протяжный тяжелый вздох.

– Я вылез из-под туши моего скакуна, перепачкав руки и лицо в грязи. Не растеряв храбрости, он еще пытался встать, хотя из путового сустава у него торчал кусок кости.

– О нет, – выдохнул я. – Нет, нет.

Справедливый вновь дико заржал от боли. Я же, чувствуя, как в груди вздымается волна знакомого гнева, обратил лицо к небу. Потом опустил взгляд на друга; по руке у меня стекала кровь, в горле сдавило, а сердце разрывалось. Он был со мной с первого моего дня в Сан-Мишоне. Мы прошли сквозь кровь и войну, огонь и ярость. Семнадцать лет вместе. Кроме него, у меня никого не оставалось. И вот теперь… это?

– Бог охереть как меня ненавидит, – прошептал я.

«Отчего, к-как ты думаешь, к-как думаешь?»

Голос прозвучал серебристо мягкими волнами у меня в голове. Я старался не слушать его, глядя на друга. Тот пытался встать на сломанную ногу, но она выгнулась под неестественным углом, и он снова рухнул, закатывая большие карие глаза. Его агонию я переживал, будто собственную.

«Ты знаешь, как д-должно поступить, Габриэль?» – снова прозвучал серебристый голос.

Я посмотрел на меч у своих ног, обнаженный и забрызганный грязью. Эфес на две руки в кожаной оплетке, посеребренная гарда в форме прекрасной дамы, раскинувшей руки. Клинок имел плавный изгиб, в духе старинных тальгостских традиций, наделенный смертоносным изяществом. Выкованный из темного чрева упавшей звезды еще в Легендарную эпоху. Правда, он был сломан – много, как теперь кажется, жизней назад.

«Не хватает шести дюймов острия».

– Заткнись, – велел я голосу.