Империя зла

А еще говорят, у киборгов нет чувства юмора.

Клацнуло, хряпнуло, створки дверей вагона разъехались в стороны. Макинтош протянул руку, помог Ивану подняться:

— Ник-то у тебя какой, а, юзверь?

Вместе они спрыгнули на перрон.

— Ник — это что?

— Зовут, говорю, как? Как свои кличут?

Немного подумав, Жуков крикнул:

— Маршал! Так меня зовут!

Кричал он потому, что Макинтоша унесло человеческим потоком. Тут на перроне, отгороженном с одной стороны стенкой из ржавой жести, а с другой — составом, было не развернуться. Догнать бывалого, продвинувшись вслед хотя бы на полметра, не получилось, хотя Иван активно работал локтями. Пространства не хватало для прибывших и еще прибывающих рабочих — кое-кого киборги вышвыривали из вагонов прямо на головы тем, кому не повезло оказаться поблизости.

Непривычно голый череп холодил ветерок. Чесался личный номер. С неба — низкого, неприветливого — сыпала мелкая крупка, падала на уши, за шиворот, и это было неприятно. Лицо распухло еще больше, трогать больно.

Наконец и его подхватило потоком, потащило по перрону к бетонной лестнице с перилами, сваренными из стальной трубы. Так и хотелось за них взяться, почувствовать опору. И он протянул даже руку, но впереди кто-то успел раньше — и получил дубинкой-шокером по пальцам. Сверкнуло, раздался крик, запахло паленым — так развлекались местные вэвэшники, такие же бесполые, как их московские коллеги, в безразмерных комбинезонах, в ботинках с высокими берцами. Только вместо шапок с прорезями для глаз у этих были солнцезащитные очки, респираторы и даже противогазы.

От лестницы вэвэшники выстроились в две шеренги, образовав коридор, по которому следовало идти осторожно, не позволяя оттеснить себя к живой изгороди, не скупящейся на тычки дубинками-шокерами. По прикидкам Жукова, поезд встречала чуть ли не рота садистов, поставивших себе цель довести новичков до невменяемого состояния — то и дело раздавались шлепки и крики.

Коридор из тел в комбинезонах расширился, но передвижение не стало комфортнее. Теперь не только служивые куражились над рабами, но и робопсы. Выдавая через динамики запись лая, в меру, для антуража, зверюги натягивали поводки — если бы в полную силу, их не удержала б и цепь со звеньями в палец толщиной. Облепившие титановый каркас искусственные мышцы впечатляли. Размер керамических клыков — сантиметров пять, а то и больше — намекал, что не стоит попадать собачкам на зуб. Да ж, у этих созданий было мало общего с йоркширским терьером Сидоровичей. Внешне они напоминали восточноевропейских овчарок, только были крупнее — высотой в холке почти метр. И их не пытались закамуфлировать кожей и мехом, как декоративных домашних питомцев. Все напоказ. Кроме управляющей электроники под бронированным кожухом.

— Живо, тунеядцы, живо!!! — надрывался мегафон.

Под этот аккомпанемент рабы заполняли собой и заполнили уже процентов на двадцать плац, окруженный сборными стенками из труб и рабицы, вроде тех, что устанавливают в цирке перед выступлением хищных животных. Рабочие выстроились так, чтобы не пересекать белую линию, проведенную на асфальте параллельно одной из стенок загона.

Если плац — цирк, а рабы — клонированные тигры и львы, должен быть и укротитель. Тот, кто войдет в клетку. Уверенный в себе, способный подчинять одним лишь своим присутствием. Воображение враз нарисовало образ длинноволосого гиганта в блестящих одеждах и с хлыстом в руке.

— Три шага назад, саботажники!!!

Толпа подчинилась. Задних вдавили в сетку. Послышались возмущенные крики, которые быстро оборвались — задавленных бедолаг вырубили электрошокерами.

И вот тогда в загон вошло нечто невзрачное, ростом максимум метр шестьдесят — и то благодаря высоким каблукам надраенных до блеска сапог. Несмотря на довольно свежую погоду, мужчина то и дело поднимал фуражку с гербом Союза на кокарде и вытирал платком лысину, обрамленную прилипшими к черепу седыми волосиками. Форменное пальто на мужчине сидело как на вешалке, на погонах золотились полковничьи звезды, шею опутал белый шарф. В левой руке «укротитель» держал мегафон, на правом боку висела кобура — расстегнутая, Иван обратил на это внимание, и с большим черным пистолетом.

Мегафон закрыл собой чуть ли не все лицо мужчины с выразительным крючковатым носом.

— Я — хозяин Хортицы! Я — начальник этого лагеря! И я никому не позволю, слышите, отлынивать от работы, когда Родина ежесекундно в опасности, когда экономический потенциал наших врагов продолжает расти! Мы все должны — мы обязаны! — свалить капиталистическую гегемонию враждебных стран, жители которых спят и видят, как мы с вами превращаемся в служителей их неправедных культов! Помните: с нами Бог и Председатель! Мы победим!

Тут, очевидно, надо было разразиться бурными и продолжительными аплодисментами, но раздались лишь хлопки из-за ограды — отбивали себе ладони одни вэвэшники.

— Борзые, значит? Ну-ну… Вот тебя как зовут, малыш? — Начальник лагеря указал на кого-то в первом ряду. — Не бойся. Подойди ко мне, представься.