Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

«В эпоху Трафальгарской битвы противники заметили друг друга на рассвете, но кораблям понадобилось пять часов, чтоб сблизиться на дистанцию орудийного выстрела, – писал в репортаже из Скагена британский литератор и публицист Артур Конан Дойл. – В наши дни всё решилось намного быстрее. Два боевых корабля, которые, казалось бы, невозможно было сравнивать, – устрашающая громада немецкого дредноута и русская подводная лодка с ее лаконичными обводами, будто сошедшая с картины художника-футуриста, склонного к абсолютному минимализму… Должен честно признаться, я даже пропустил момент начала сближения и опомнился лишь тогда, когда неистовый рев орудий главного калибра превратился в единую адскую какофонию, а столбы воды от взрывов снарядов превратили морскую гладь в подобие фантастического леса. А когда чудовищной силы вспышка внезапно поглотила «Байерн», – мне показалось, что теперь мне суждено надолго ослепнуть и оглохнуть. Но нет, я пришел в себя как раз тогда, чтобы увидеть «Дракон», весь в стальных лохмотьях искореженной обшивки, и русского императора с окровавленным лицом. Он медленно поднял пистолет и выстрелил в воздух, демонстрируя, что в строгом соответствии с условиями поединка сохранил при себе пригодное для боя оружие…»

Тело кайзера Вильгельма II так и не было найдено.

9. Призываю соблюдать регламент!

Документ о капитуляции Германии был подписан в Брестской крепости. С прекращением Великой войны согласились не все – прежде всего, потомственные военные-аристократы и промышленники, производившие военную технику и боеприпасы. «Пушечный король», он же «железный Густав» – Крупп фон Болен унд Гальбах, ставший десять лет назад по воле кайзера мужем единственной наследницы семейства Круппов и главой металлургического концерна «AG Krupp» – потребовал от канцлера, принца Максимилиана Баденского, продолжать войну до полной победы.

Но тут уже единым фронтом выступили многие правящие дома Европы и Азии, являвшиеся гарантами соблюдения условий судьбоносного поединка и объявившие подобное недопустимым. Германии был предъявлен ультиматум – безоговорочно признать поражение, а в противном случае имя Гогенцоллернов будет вычеркнуто из родословных книг как бесчестный род.

Впрочем, немало нашлось и тех, кто готов был проклинать покойного кайзера. Именно им знаменитый немецкий писатель Герман Гессе, яростный противник войны с первых ее дней и свидетель битвы при Скагене, адресовал открытое письмо: «В том, что вера наша оказалась столь слаба, в том, что казенноспасаемый бог наш оказался столь кровожаден, в том, что мы не смогли отделить добро от зла, мир от войны, – во всем этом все мы равно виновны, хоть и равно невиновны. Вы и я, кайзер и пастор – все мы соратники в этом деле… Люди будущего, быть может, объяснят потерю нами флота, машин, денег в том духе, что вот, мол, отняли у ребенка все его великолепные игрушки, и ребенок, вдоволь наплакавшись и набранившись, успокоился и стал мужчиной. По этому пути мы и должны идти, другого нет…»

Тем временем из Швейцарии в Россию неспешно двигался поезд, с несколькими опломбированными вагонами. Германские спецслужбы отправили в них обратно на историческую родину эмигрантов-большевиков, предполагая, что после неминуемой, как казалось, победы кайзера Вильгельма II в поединке императоров, революционеры в России послужат к вящей пользе Второго рейха. Однако к моменту пересечения границы поражение Германии стало свершившимся фактом, и ничего не знавшие о самых недавних событиях Ленин и его сподвижники были арестованы прямо в Бресте. Ожидавших если не торжественной, то дружеской встречи большевиков выводили прямо из купе и увозили в местную тюрьму.

– А вот и Ильич! – воскликнул молодой гвардейский поручик, похлопывая по плечу того, кто среди соратников-революционеров носил прозвище Старик. – Хорошо отдохнул на немецкие денежки?

– Что вы себе позволяете? Мы борцы за счастье трудового народа!

– Может, тебе еще броневик подогнать, чтобы ты с него речь сказал?.. Вахмистр! Этого тоже увести!

В избушке на берегу норвежского Варангер-фьорда товарищ Коба, которому из-за удаленности от больших городов удавалось получать почту только раз в неделю, с возрастающей досадой прочитал в газетах сначала репортаж о поединке, а потом информацию об аресте на границе большевистских лидеров.

– Да, Яша, не повезло нам, – вздохнул он и начал распаковывать уже приготовленную дорожную сумку. – Хотя, может быть, и наоборот…

– Там еще письмо, – напомнил товарищ Яков.

Коба разорвал конверт. Послание было от некоего лейтенанта по фамилии Шмидт, который клялся в верности идеалам революции и предлагал организовать восстание на флоте.

– Да кто за ним, идиотом, пойдет после такого триумфа монархии! – воскликнул Коба и, скомкав письмо, швырнул его в печку. – Особенно на флоте!

– Это что же, – дрожащим голосом, сквозь приступ кашля пробормотал Яков, – это означает, что всему конец?!