Империус (СИ)

Представить его в роли спасителя мира оказалось сложно, если вообще возможно. В самом деле, кабы не зелье, Гермиона могла подумать, что он нагло хвастался, но сейчас Малфой был способен только констатировать факты.

— Так, самую малость. Чисто на подхвате, — он пожал плечами. — Не то чтоб я прямо рвался в герои, просто мне нравится жить. И я ненавижу Пуфа, хотя сейчас уже меньше.

— Охренеть.

— Не то слово. После этого она меня и бросила. Сказала, что я скучный.

— Ты? — искренне поразилась Гермиона. — Это вообще возможно? Довести кого-нибудь до нервного тика или припадка — а то и вообще могилы — верю. Но чтоб скучный…

Маска безразличия, сковывавшая лицо Малфоя из-за зелья, на миг треснула, приоткрыв что-то категорически не предназначенное для чужих глаз и трогательно-беззащитное.

— Мне очень-очень жаль, — поспешно добавила она.

— Всё в прошлом на самом деле, — он качнул головой. — Мне нет туда возврата.

— Ты разлюбил её? — спросила Гермиона робко, хоть это было и не её дело.

— Вопрос… сложный. Какая-то часть меня всегда будет тосковать по ней, но я смирился, нашёл другие цели в жизни. Поспособствовать Поттеру, чтоб он убил Тёмного Лорда. О, как же я ненавижу всю эту тему с Избранными и жалею, что самому не получится, но останки я точно попинаю, — Малфой сделал крохотную паузу. — Опять же, ты.

— Поспособствовать? — она натурально опешила. — Прям поспособствовать?

— Знаешь, в моём стиле: на подхвате.

— Но ты же ненавидел Гарри…

— Мы стали врагами ещё на первом курсе. Это пять лет стабильных и взаимных отношений, и они чего-нибудь да стоят. Кроме того, я жить хочу и наслаждаться процессом. А этот лысый шизоидный дегенерат мне с первого взгляда не понравился.

Гермиона невольно засмеялась, но тут вспомнила кое-что и посерьёзнела.

— Опять же я? Так… я тебе и правда нравлюсь? — вот это уже было совсем нечестно, даже подло, но остановиться она не могла. Да и не хотела, если начистоту: правда как наркотик. Только теперь ей стало понятно, почему запрет на зелье сделали настолько строгим.

И всё равно он потом ничего не вспомнит…

— Не то слово.

— Так сильно?

— Да. Нет, — Малфой поморщился. — Просто это неправильное слово.

— А какое правильное? — не унималась Гермиона.

— Любовь?

— Что?

Она ослышалась, точно ослышалась.

— Слово «любовь» вполне подойдёт, — похоронил её надежды на недоразумение Малфой.

— Да ты издеваешься?

— Нет.

— С чего вообще… — Гермиона вцепилась себе в волосы. — Как ты до такого додумался? Как?!

— Я понял это минут пятнадцать назад. Плюс-минус.

— Это когда очнулся привязанным и узнал, что я собираюсь провести опасный для твоей жизни эксперимент? — она недоверчиво на него уставилась.

— Точно, — умиротворённо подтвердил он, а ей захотелось его ударить.

— Ты псих.

— Ага.

— Ты больной на всю башку ублюдок, Малфой! — воскликнула Гермиона в сердцах.

— Попрошу: мои родители состояли в законном браке. Но в остальном да, я именно такой.

— Ну почему я?

Это был риторический вопрос к несправедливой вселенной, но Малфой на него ответил:

— Потому что ты такая же.

И возразить ему, по здравом размышлении, Гермиона не смогла. Боже, она подожгла человека, когда ей было одиннадцать, о чём тут вообще можно спорить.

Ей вспомнились слова Сириуса о Джеймсе Поттере, которые тот сказал однажды Гарри: «Твой отец был лучшим другом, которого я только мог пожелать, и отличным человеком. А в пятнадцать лет многие ведут себя как идиоты, он это перерос».

Могло ли что-то подобное быть справедливо и для другого глупого мальчишки, который с годами изменился? Она решила подумать об этом на свежую голову, подняла палочку и наставила её на Малфоя.

— Фините инкантатем.

Диагностирующее заклинание развеялось, но Гермиона не опустила руку: оставалась ещё одна вещь, которую нужно было сделать, пусть уже не очень-то и хотелось. Она зажмурилась, чтобы в последний момент не поддаться странному чувству вины по отношению к Малфою.

— Обливиэйт!

Когда Гермиона открыла глаза, его на стуле не было.

— Какого… — пробормотала она, но тут её схватили сзади, таким образом прижав к телу руки, что наколдовать хоть какие-то чары вряд ли бы вышло; а кончик чужой палочки уткнулся ей в рёбра.

— И давно ты освободился? — спросила Гермиона почти спокойно. В ежегодных сумасшедших и опасных для жизни приключениях есть и плюсы: учишься держать себя в руках при любом раскладе.

— Да сразу. Узлы ты вяжешь хреново, Грейнджер, — довольно выдохнул Малфой ей прямо в ухо. — Хоть в чём-то не идеальна, а?

— Сыворотка правды на тебя хоть подействовала? Или это всё был спектакль?!

— Она всё ещё действует, хотя уже слабее: я вроде как могу промолчать, если очень не хочу говорить, — проворчал он недовольно. — Целый флакон! Утопить ты меня в ней собиралась, что ли? Достаточно ведь всего нескольких капель. И ты серьёзно рассчитывала на честный ответ в том случае, если бы он звучал как «нет»?

Гермиона пожала плечами, насколько ей позволила его хватка, и внешне равнодушно, хотя внутри нервничала, спросила:

— И что теперь?

— М-м-м…

Будь она проклята, если Малфой не зарылся носом в её волосы и не нюхал их в этот момент вместо ответа.