Имперская идея в Великобритании (вторая половина XIX в.)

Постепенность и эволюционизм являлись главными чертами, которые, по мнению современников, должны были определять политическое развитие коронных колоний и британских протекторатов. Впрочем, нередки были и радикальные высказывания о том, что колонии будут управляться наилучшим образом, если «низшие расы» вообще не будут допущены к управлению своими странами[224]. Крайнее разнообразие моделей управления в британских зависимых владениях заставляло многих наблюдателей констатировать отсутствие единого плана развития этих территорий, опытно-экспериментальные методы руководства. Тем не менее сами англичане определяли ряд принципов, которыми в идеале должна была руководствоваться политика в странах «туземной» империи. При этом основным принципом являлось «правление во благо управляемого»[225]. Как уже было отмечено, вершиной развития подчиненных стран должно было стать создание политических систем по английской модели. Однако присоединенные после 1870 г. владения традиционно продолжали управляться своими прежними правителями и в соответствии с большинством своих старых традиций и норм.

Новым феноменом британской имперской идеи в последние десятилетия XIX в. стало повышение роли монарха как символического центра, интегрирующего империю в единое целое. Можно согласиться с мнением биографа королевы Виктории Л. Стрэчи о том, что к концу ее правления «власть монарха заметно ослабла, престиж его неизмеримо вырос»[226]. Интерес королеве Виктории к публичной политике значительно возрос с приходом к власти консервативного правительства Б. Дизраэли в 1874 г. После смерти в 1861 г. мужа, принца Альберта, королева стала вести затворнический образ жизни, чем вызвала общественное недовольство. Во второй половине 1860-х гг. в Великобритании даже набрало силу республиканское движение, выступавшее за ликвидацию института монархии. Дизраэли, будучи другом и доверенным лицом Виктории, убедил королеву в необходимости ведения более активной общественной жизни.

Для британских консерваторов институт монархии всегда выступал как важнейший элемент сохранения стабильности государственного устройства и политической жизни. Однако для самого Дизраэли монархия всегда несла нечто большее, своеобразную сакральность, высшее предназначение. И в своих литературных произведениях, в политических выступлениях, в частной переписке лидера консерваторов корона выступает как одна из опор британского общества и, более того, империи. Так, во время выступления в Манчестере 3 апреля 1872 г. Дизраэли заявил, что монархия является воплощением политической мудрости и авторитета. «Нация имеет своим представителем семейство, королевскую фамилию, и если это семейство воспитано в сознании ответственности, в сознании долга перед обществом, то трудно слишком высоко оценить благотворное влияние, которое оно может оказывать на нацию», – заявлял политик[227]. Однако, помимо традиционной для британской короны функции «править, но не управлять», Дизраэли предусматривал новую – консолидировать и представлять Британскую империю в глазах ее многонационального и культурно неоднородного населения. Ведь если авторитет и бескорыстие британских чиновников могли ставиться под сомнение и быть слишком обыденными для роли символа имперского единства, фигура королевы Виктории отвечала всем необходимым требованиям. А склонность восточных народов к символизму и уважение к фигурам правителей Дизраэли оценил еще во время своих путешествий по странам Азии в молодые годы.

Британский монарх издавна представлялся народам колоний как верховный и, следовательно, недостижимый символ власти. От имени монарха заключались договора с племенными вождями, которые зачастую (и совершенно напрасно) воспринимали британского правителя как своего защитника и высшую юрисдикцию в случае конфликтов с представителями колониальной администрации. Согласно статье 3-й так называемого договора у Ваитанги от 6 февраля 1840 г., заключенного британцами и вождями новозеландских племен, «ее величество королева Англии распространила на туземцев Новой Зеландии свою королевскую протекцию и предоставила им все права и привилегии британских подданных», а также гарантировала право исключительного и неотъемлемого владения лесами, землями, рыбными промыслами и другой собственностью[228]. В ответ на захваты и мошеннические покупки колонистами земель племен новозеландские вожди не раз поднимали восстания против британского владычества, которые были жестоко подавлены. Составлялись и обращения к королеве Великобритании. Так, в петиции 1891 г. маори просили королеву о создании правительственного совета, избираемого маорийскими подданными, где могли бы рассматриваться все действия, затрагивающие интересы маори. В качестве основания для такого обращения маори указывали статьи договора у Ваитанги. Тем не менее петиция, как и многие ей подобные, осталась без внимания[229].