Имперские истории

– Ты абсолютно прав, дружище! Мне тоже кажется, что все складывается слишком удачно и просто, – не оборачиваясь, ответил на ходу Намбиниэль, – но уж если пришли, нужно пойти до конца. Чутье чутьем, а проблемы за нас никто не решит. Не думаешь же ты, что всего лишь из-за смутных подозрений я откажусь от наполовину сделанного дела?!

Карвабиэль не решился спорить, тем более что фанатично преданная делу великих перемен и своему отважному учителю Джер не встала бы на сторону струсившего полукровки, руководствующегося не столько силой разума, сколько зовом инстинктов, доставшихся по наследству от недоразвитых человеческих предков.

Конечно, обладать природным чутьем, уважительно называемым людьми интуицией, совсем не плохо. Однако логика и трезвый расчет намного лучше, поскольку позволяют не почувствовать опасность, а вычислить ее, предвидеть ход противника, а значит, и знать, как с ним бороться.

Уже почти поднявшись на третий этаж, Мансоро понял, чего он не учел, нашел последний кусок мозаики, случайно выпавший и чуть не испортивший картину почти идеального преступления.

На третьем этаже здания находились апартаменты полковника Фонжеро. Как точно были расположены комнаты, эльф не знал, но обычно высокие имперские чины старались расположить кабинет подальше от спальни, чтобы не в меру любопытные фаворитки не совали напудренные носы в казенные бумаги. Естественно, семидесятипятилетнему маркизу было не до любовных утех, но статус обязывал водить к себе женщин. Сильное мужское начало всегда ценилось среди людей, как на войне, так и в политике. Карьера несчастного, утратившего его по старости лет или по иным причинам, мгновенно катилась под откос. Люди не хотели подчиняться немощным да слабым в плане продолжении рода, хотя почему-то боялись признаться себе в этом; вместо того чтобы открыто сказать правду в глаза, искали глупые предлоги, чтобы избавиться от военачальника или министра, виновного лишь в том, что уже «не мог».

Семьдесят пять лет – до этого возраста люди доживают редко. Войны, эпидемии, интриги и прочие превратности судьбы заметно укорачивают и так недолгий век. Маркиз уже давно не ценил свою жизнь, зная, что в любой миг может оказаться в могиле, вследствие как внезапной закупорки сосудов, так и иных естественных причин. Изношенный организм пока еще работал, но его хозяин прекрасно понимал, что может не проснуться в любое утро.

Стариков мало волнует, сколько они еще протянут, тем более если жизнь была бурной, переполненной яркими событиями. Их не очень интересует, что скажут на пышных похоронах современники. Другое дело – мнение потомков. Те, кто купался в славе при жизни, хотят, чтоб о них не забыли и после смерти. Оставить свой след в истории, занять достойное место среди великих мужей прошлого – вот что волновало полковника Фонжеро гораздо сильнее, чем забота о ноющих ранах и о медленно угасающем теле. Маркиз не считал нужным держать охрану возле спальни, но в кабинете, где находились не только служебные, но и его личные архивы, напоминания потомкам о деяниях далеко не заурядного предка, непременно дежурило несколько солдат. Если бы эльфы сразу вошли в спальню и принялись пытать старика, то стража из кабинета напала бы со спины, предварительно подняв шум и послав за подмогой.

– Ищем кабинет! Осторожно, там должны быть солдаты! – предупредил командир и, ступая с пятки на носок, скрылся за дверью апартаментов, занимавших весь третий этаж.

Пархавиэль очнулся уже ночью. «Как у нас в Махакане, если факелы загасить. Что-то вдали светится, а что именно, не понять», – подумал гном, садясь на сырую траву и ощупывая раскалывающуюся на части голову. Несмотря на жуткую боль в висках и затылке, на широком лбу не было даже царапины, руки остались целыми, ноги тоже не пострадали от ускоренного спуска, если не принимать в расчет порванных брюк и маленькой ссадины на левой коленке. «Счастливчик», – рассмеялся Пархавиэль и, кряхтя поднявшись на ноги, стал карабкаться по почти отвесному склону наверх, туда, где должна была проходить дорога и лежать на боку разбитая карета. Борьба с рыхлой, уходящей из-под ног землей продлилась недолго, на помощь гному пришли ветки и торчащие из почвы корни деревьев, за которые он то хватался руками, то опирался непропорционально короткими, но сильными ногами, а иногда и впивался зубами.

Карета осталась на месте, лошадей победители схватки, конечно же, увели, не поленившись нагрузить их амуницией и телами погибших сослуживцев. Зингершульцо не помнил, что точно произошло. Кто-то, вроде бы стражники вытащили его на дорогу и бросили в грязь, затем им троим задавали какие-то вопросы, потом началась драка, но кто напал на конный отряд стражи, Пархавиэль вспомнить не мог. Трава возле дороги была смята, земля перерыта, как будто на ней топтался табун лошадей, хотя, впрочем, так оно и было. Под светом необычайно яркой луны зловеще блестели лужи запекшейся крови, а на дереве возле кареты мерно раскачивались два мертвеца.