Имперский маг. Оружие возмездия

Открытый «Опель» свернул на асфальтовую дорогу. Следом ехал фургон, в который солдаты погрузили модель Зеркал (Гиммлер от имени фюрера приказал, чтобы Штернберг привёз устройство в ставку). Вокруг сгустился сосновый лес, процеживая жаркие солнечные лучи сквозь просмолённую сеть ветвей до слабой теплоты. С обочин потянуло сыростью. Автомобиль остановился перед шлагбаумом. Лейтенант предъявил караульному пропуск, смахнул со скулы комара и сообщил Штернбергу, что впереди будут ещё два поста. Три зоны безопасности, автоматически отметил Штернберг и вдруг понял, что всё это ему знакомо. Острый бредоватый привкус псевдовоспоминания. Те сеансы ясновидения, что он затевал месяца полтора назад, — далеко не всё из них он тогда докладывал рейхсфюреру, и не все картины из тех странствий сознания потом помнились отчётливо, хотя скрупулёзно откладывались где-то в тайниках памяти. Тогда Штернберг следил за полковником Штауффенбергом, несколько раз провозившим в ставку фюрера взрывчатку в портфеле. Состоявшееся в конце концов покушение не удалось, и полковник был казнён. «Он мог бы умереть и раньше, стоило лишь своевременно произнести перед рейхсфюрером пару слов, — в очередной раз напомнил себе Штернберг. — Интересно, каким орденом в таком случае сегодня меня награждали бы?»

Каждую из трёх зон разделяет проволочное заграждение, а по проволоке пущен электроток, — Штернберг отчасти обратился к призрачным воспоминаниям о сеансах ясновидения, отчасти к памяти сидящего рядом ничего не подозревающего лейтенанта. Внешняя зона — сплошь болотистые леса, непрестанно прочёсываемые патрулями и окружённые поясом минных полей.

Строго охраняемый концлагерь.

Штернберг натолкнулся на эту мысль, как в темноте натыкаются на острый угол тяжёлой мебели. К дьяволу. Подумать тут следует о другом — например, о том, почему фюрер утвердил кандидатуру оккультистана награждение Рыцарским крестом за военные заслуги. Возможно, это было сделано всего-навсего на волне особого благоволения к шефу. Ещё в самый день покушения фюрер утвердил Гиммлера на новых должностях, чтобы стальная рука СС выжала все мыслимые резервы для войны, так почему бы ему не подмахнуть заодно подсунутый под руку приказ о награждении кого-то из людей Гиммлера?

«В признание Вашей самоотверженной работы во имя будущего нашего народа, я награждаю Вас Рыцарским крестом за военные заслуги…»

Слишком расплывчатой была формулировка в телеграмме.

«Однако фюрер несомненно знает, кому и за что будет сегодня вручать орден, — хмуро размышлял Штернберг, — вопрос в том, чего же такого ему наговорил обо мне Гиммлер, чтобы добиться моего награждения». Какие особые заслуги мог признать за исследователем древнегерманских капищ человек, не раз говаривавший: «В Греции был построен Акрополь, покуда наши предки выдалбливали каменные корыта», человек, любивший повторять, что «римляне возводили гигантские сооружения, когда германцы обитали в глиняных хижинах»? Каким образом к обществу «Наследие предков» привлекли внимание фюрера, считавшего, что немцы должны помалкивать насчёт своего прошлого? И неужели важностью оккультных практик проникся тот, кто называл эсэсовских учёных «мракобесами, которые носятся с доисторическими верованиями»? Или награда причитается за те изматывающие многочасовые операции над своенравной приморской погодой, что не раз отводили от военных заводов в Киле вражеские бомбардировщики? Да полно, знает ли фюрер, интересующийся лишь традиционным вооружением, какого рода производство разворачивается на тех заводах?

О высказываниях фюрера Штернберг знал от Гиммлера. Шеф не раз сетовал на то, что фюрер с сарказмом отзывается об исследовании дольменов («замшелое германское язычество», очевидно, представлялось фюреру ничуть не привлекательнее «тусклых христианских небес»). Гитлер восхищался лишь античной архитектурой, считая её высшим достижением арийского духа — плодом «вмешательства нордического компонента». «Германцы были дикарями, — разглагольствовал он. — Когда нас спрашивают, кто наши предки, мы должны называть греков». Гиммлера, бредившего романтикой германских саг, это явно коробило, хотя он не уставал твердить подобно заклинанию, что фюрер никогда не ошибается.