Имперский маг

Прошло несколько минут. Штернберг, подперев голову, смотрел втот угол, где без движения сидела узница, и равнодушно отмечал про себя, что видит и в то же время не видит её: всё вокруг было плоский жёлто-коричневым, дешифрованным — и безнадёжнобессодержательным. Над ухом тикали наручные часы, отмеряя никуда не пригодные отрезки непонятно чего. За окном было уже совсем темно, и в чернильном глянце стекла отражалось белое пятно настольной лампы. Наконец, заключённая встала, прихрамывая, подошла к столу и опустилась на табурет. Ещё спустя долгую вязкую минуту подняла глаза, присмотрелась к лицу офицера, гадливо скривилась и вновь низко опустила голову.

— Что вам от меня надо? — спросила она хриплым, простуженным голосом.

— Наконец-то вы заговорили. Я уж подумал было, вы потеряли здесь дар речи. Вас зовут Дана, так? Но в документах указано другое имя. Как это понимать?

Заключённая неопределённо повела плечом.

— Вас так в бараке называли?

Молчание.

— А как мне вас называть?

— У меня есть номер, — ответила она. — Мой номер одиннадцать ноль восемь семьдесят семь.

— Фройляйн Заленски, я зову людей по именам, а не по наборам цифр и не собираюсь менять своих привычек. Так как мне вас звать? Дарьей или Даной?

Заключённая не ответила.

— Что ж, ладно, — вздохнул Штернберг. — Давайте будем молчать. Будем сидеть и молчать. У меня времени много, вам, я полагаю, тоже торопиться некуда. Сейчас я, с вашего позволения, позову блокфюрера и попрошу принести перекусить и какое-нибудь не слишком снотворное чтение. Вы не подскажете, в библиотеке этого спортивно-оздоровительного заведения есть что-нибудь помимо свежих номеров «Вестника рабовладельца», брошюр «Возлюби своего надзирателя» да свода правил поведения идеального узника?

Заключённая приподняла голову, уголок разбитого рта чуть дрогнул. Понимает иронию — это хорошо, значит, ещё не совсем одичала.

— Ну так как, фройляйн? Устраиваемся здесь надолго?

Девушка чуть слышно вздохнула, зябко повела плечами.

— Зовите меня Дана.

— Хорошо. Если вам нравится, пусть будет Дана. — Штернберг сделал приписку на документе. Заключённая смотрела на его отяжелённую остро поблёскивающими перстнями властную сухощавую руку с нелепым сбившимся бинтом на указательном пальце.

— Моё имя Альрих фон Штернберг. Я работаю в научном институте СС, который занимается изучением, развитием и практическим применением человеческих парапсихических способностей. Под таковыми обычно понимаются явления вроде телепатии, ясновидения, телекинеза, пирокинеза, дистанционного воздействия — в том числе и вашего, фройляйн, умения отправлять людей на свидание с Богом одним лишь усилием мысли. Я предлагаю вам возможность навсегда покинуть концлагерь, поступив на службу в нашу организацию. Учитывая ваш уникальный талант, должен сразу вас предупредить: дав согласие на сотрудничество, вы будете обязаны соблюдать устав нашего отдела — в противном случае вам грозит высшая мера наказания, расстрел. Если же вы примете наши условия, перед вами откроется дорога в новую жизнь, наполненную достатком и почётом. Меня нисколько не волнует ваше прошлое. Я заинтересован в вашем будущем. Выбор за вами. — Произнесённое по двадцатому разу предложение о сотрудничестве уже сложилось в некое подобие тех речей, что звучали на собраниях оккультного отдела и механические интонации которых порой так раздражали Штернберга.

Узница молчала. Штернберг её не торопил: трудно, поди, осмыслить столь неожиданное предложение после многочасового пребывания в ледяном карцере.

— Важное дополнение, — добавил он чуть погодя. — Подписывая договор о сотрудничестве, вы получаете право освободить из концлагерей всех ваших родственников и друзей. Столько человек, сколько пожелаете. Считайте это своего рода предварительной оплатой. Или вознаграждением.

— У меня никого нет, — равнодушно произнесла заключённая.

— И вы никого не желаете избавить от скорой гибели?

Девушка пожала плечами.

— Что ж… печально, фройляйн, печально.

Взгляд узницы вновь налился тяжёлой ненавистью.

— Вам-то чему печалиться?

— Вашу семью убили немецкие солдаты? — решил внестиясность Штернберг.

— Нет, — обронила узница. Помолчав, холодно добавила: — Они сами от меня избавились. Это было до вас.

— Вы по национальности русская или чешка?

— Родилась в Петрограде. Выросла под Прагой. Считайте как хотите, мне всё равно.

Скверный типаж, подумал Штернберг. Без семьи, без родины. С одной стороны, удобно. С другой стороны, таким людям нечем рисковать. И с такими опасно связываться…

— Вы хорошо говорите по-немецки.

— Была возможность выучиться, — с отвращением сказала девушка.

— Выросли в немецкой семье?

— У немецких евреев.

— Так вот откуда у вас это. — Штернберг указал на жёлтую звезду Давида на робе заключённой.

— Это не жжёт, — с ледяной насмешкой произнесла узница. — Еврейка так еврейка. Мне наплевать.

— Правда, что вы защищали заключённых вашего барака от произвола надзирателей?

— Только детей. Взрослые того не стоят.

— Интересная философия. А вы не хотели бы освободить этих детей из заключения?

Узница промолчала.