Имперский престол (СИ)

— Государь-император, — по традиции головной воевода встал, поклонился и только после отвечал. — Не скажу, что любое решение исполнится в тот же час, проблемы есть. У нас мало пороха, войска истощены, нужно больше отдыха и подготовить пополнения. Так что вместо персов воевать нельзя, а вместе с ними, в одном ряду, можно.

Умница. Нравится он мне. Мудрость какая-то проступает в этом еще молодом человеке, говорит без лжи и фальши, но, хочется верить, выполнит все, что нужно.

— Твои мысли, Семен Васильевич, — передал я слово приказному воеводе Приказа Иноземных дел.

— … Есть опасность, что султан объявит и нам войну. Не сейчас, позже, — сказал Головин.

— Они и так объявят войну, как только будут к ней готовы. Не оставят же турки без своего участия Крымское ханство. А там, без нас не обошлось. Как там, Семен Васильевич, наш друг Тохтамыш? — продолжил я разговор с приказным боярином Головиным.

— Установил свою власть. Мало того, часть башкир остались с ним и послали за своими семьями, — сообщил боярин.

— О, как! — удивился я. — Это еще обдумать нужно.

Хотя что тут обдумывать, если подобное предусматривалось, как одна из вероятностных линий в истории Крыма. Хану не хватает воинов и привлечь к себе башкир для него отличный вариант. Для него. А для нас?

— Запретить! — сказал я, решив не откладывать в долгий ящик принятия решений. — Пусть башкиры присылают пятнадцать тысяч, но через полгода меняют. Семьи тогда получатся в заложниках и умысла супротив нас не будет.

Я подумал, что нельзя усиливать Тохтамыша. Башкиры в Крыму очень быстро станут татарами. У них много общего, как и исторические корни, но, главное, нет противоречий в религиозном отношении. Знаю интересный факт, когда Иван Грозный переселил москвичей в Новгород, желая сбить спесь со свободолюбивого города, разбавив лояльными жителями Москвы. Вот только уже через пятнадцать лет все переселенцы, поголовно, объявили себя новгородцами и продолжили ту же политику Новгорода, проявляя строптивость к центральной власти.

— А не будет так, что башкиры, пребывая по полгода в Крыму все поголовно станут друзьями татарвы? — задал резонный вопрос боярин Шеин.

— Может и так статься. Токмо нужно работать со старейшинами, завлекать их, показывать свою силу. Вот и на войну с туркой взять башкир, — сказал Татищев.

— Мы еще не решили отправлять свое войско, — напомнил я, посмотрел на Волынского и обратился к нему. — Что скажешь, Степан Иванович? Ты с башкирами много общался, не станет так, что те воины, которые пошли с ханом, предадут и станут супротив нас?

— Государь-император, — Волынский поклонился. — Всякое может быть, но башкиры не бросят своих кочевий на юге Урала. Там калмыки будут, которые, если многие башкиры станут в Крыму жить, выбьют соперников своих.

Плохо, когда твои подданные ссорятся и даже воюют. Башкиры и калмыки между собой режутся, будто и не в одном государстве живут. И я был согласен с выводами Волынского, что башкирам придется в любом случае действовать с оглядкой на Москву, тем более такую сильную. Поэтому пусть резвятся в Крыму, они пока и есть наше влияние на ханство.

— Заслушаем посла от Аббаса, да продолжим опосля обсуждать, — сказал я и повелел Луке пригласить Абдулсалама Аль Дарьюша.

Этого мужчину я уже видел. Как бы назвали в будущем, наш разговор с послом состоялся «на ногах». Буквально полчаса я принимал Абдулсалама, чтобы сложить свое мнение о новом представителе шаха, ну и услышать линию, которую намеривался продвигать посол.

Абдулсалам был если не копией своего почившего отца, то сильно похожим на него, как внешне, так и манерами вести переговоры. Доброжелательный, в меру льстивый и учтивый, без чего я не представлял бы себе посла из восточной страны. Внешность незаурядная, как для перса, для нашего взора, конечно сильно отличался от русского типа. Средний рост, черные, не карие, а именно, черные глаза, ничего примечательного в ином. А вот характер имел. И без дополнительного анализа становилось понятным, что он лучше умрет тут, ну или там, где оставил свой жизненный путь его отец, но союзнический договор подпишет.

Именно так. Абдулсалам Аль Дарьюш прибыл с договором, в который оставалось только вписать сущие мелочи: чего хочет Россия, ну и как именно я намереваюсь помогать своему брату в войне с османами и португальцами. Прозвучал даже не намек, а, вопреки ухищрением и хитрости, было сказано прямым текстом, что Дербент и Баку шах отдает и на наши предложения по Кахетии и Картли согласен. Хорошо ему, шаху Аббасу, отдавать, что и не принадлежит Персии, но и я особо много земельных приобретений в тех краях не хочу.

Пока не хочу. Нельзя объять необъятное. Мы не настолько превосходим в военном и экономическом отношении своих соседей, чтобы откусывать большие куски и быть уверенными, что сможем их удержать, ну или проглотить. Чтобы брать земли в Закавказье, нужно иметь прочные и основательные базы, поддержку городов и государств в регионе.

— Мой господин, великий шах, Аббас, приветствует государя-императора Российской империи… — говорил посол.