Имперский раб

– Нельзя! Твой рука сначала завязывать надо… Молчи, сам знаю!

Он проворно сбросил с себя рубаху и, туго обмотав ею кисть левой руки Ефрема, наконец обрезал веревки.

– Палец у тебя отрублен, кровь может весь вытечь, – сказал Кашаф.

– Вот что, ребята, отходим тихо в сторону, чтоб лошади не учуяли, в другую от них сторону… Медленно, без рывков, – сказал Ефрем.

Делая широкие осторожные шаги, они отдалились сажен на тридцать от почти погасшего костра. Держа друг друга за руки сначала перешли на быстрый шаг, вскоре побежали. Бежали пока не задохнулись. Ефрем хотел было остановиться, как вдруг словно на стену беглецы налетели на заросли камыша. Разом все повалились, сдавленно простонав, раздирая в кровь кожу о сухие стебли.

– Тихо, тихо! – испугавшись, отчаянным шепотом уговаривали они друг друга, падая в трещавшие заросли.

Упав, замерли и долго лежали прислушиваясь. В темноте слышно было только их собственное дыхание.

– Пойдемте дальше в гущу, – сказал наконец Ефрем и попытался подняться.

Он тут же со стоном снова повалился на острые стебли. Точно так же рядом рухнул Михей. Только теперь они почувствовали, как болят их босые израненные травой ноги.

– Кашаф, ты в сапогах, шагай впереди, мы за тобой… Терпи, Михей… Пошли, иначе утром догонят нас… – с трудом промолвил Ефрем.

Они снова взялись за руки и, сквозь боль и высоченные стебли, стали продираться в глубь зарослей. Долго шли цепочкой, Ефрем последним. Камыши смыкались за ними, спасая от возможной погони. Голыми ступнями Ефрем ощущал затвердевавшую почву берега степного почти высохшего водоема… Наконец, измученные, повалились они на упругие стебли и затихли в забытьи…

Ефрем очнулся оттого, что левая рука нестерпимо саднила. Над ухом звенела муха, а щеку припекало поднявшееся уже высоко солнце. Он повел взглядом вокруг и увидел Кашафа, сидевшего, обхватив колени руками. Ефрем приподнялся, сел и огляделся. Михей уже не спал. Он лежал навзничь, прикрыв глаза сцепленными на лбу руками. Взгляд Ефрема скользнул по запачканным кровью и грязью босым своим ногам и остановился на сапогах Кашафа.

– Кашаф, как это тебе обувку-то сохранить удалось?.. Знакомцев что ли встретил? – спросил он.

– Ага! Они мне как знакомцу зуб вышибли и половина башка чуть не сняли!.. А за сапоги мой каптенармус благодарить надобно…

– Как это?

– А так это… Смотри!

Он задрал ногу и покрутил ею. Подошвы его сапог были сделаны из обрезков старых голенищ, кое-как сшитых кожаными ремешками. В дырах виднелись грязные портянки.

– Какой дураки такой сапог нужен?.. Каптенармус воровал… Цельный месяц обещал – не менял!.. Теперь помру с этими дырками… Шайтан!..

– Ты почему мне не сказал? – перебил его Ефрем, морщясь от боли.

– Ты начальство, – спокойно ответил Кашаф, – и каптенармус начальство. Ты хороший, он плохой. Тебе скажу, каптенармус потом сожрет совсем.

– Ну, погодите, дай только доберемся до своих, я ему…

– Тихо! – встрепенулся Михей.

Все повернулись в сторону внезапного шороха в камышах. Подождали. Все было тихо. Только лениво шуршали на утреннем ветру листья камыша.

– Нет никого, – успокаивающе сказал Ефрем, – наверное, корсак или кот камышовый мышкует.

– Что делать-то будем? – спросил Михей. – Сидеть здесь – чего высидим?

– Надо в Оренбург пробираться… А кто видел, как меня взяли? – спросил Ефрем.

Кашаф рассказал:

– Когда тебя сшибли, меня заарканил казак. Я видел, как ты упал. Видел, как Михея дубиной свалили…Остальные прорвались и ушли… Бунтовщики подумали, что мы мертвые. Меня на аркане долго волокли… Вот наши и ушли. А я в памяти был. Петля аркана на руки угодила – не задушила… Сначала меня хотели прибить, но один киргиз-бунтовщик увидел, что мы живые, когда сапоги с нас снимали… Вот тогда вашу обувку взяли, а моя им ни к чему… Потом этот киргиз уговорил своих продать нас кому-нибудь… С мертвых, мол, проку мало…

Кашаф говорил по-татарски. Ефрем и Михей понимали язык.

«Значит, в ясырь я чуть было не угодил! – подумал Ефрем. – Мне бы это с руки, а вот вас, братцы, мне с собой тащить не хотелось бы!»

– Чего же они не повезли нас к своим? – вслух сам себя спросил Ефрем.

– Думаю, – отозвался Кашаф, – они решили отъехать от своих, чтобы барыш не делить. Вот и заночевали в степи. Знали, что их не хватятся. Кто их там считает у бунтовщиков…

Помолчали. Ефрем осмотрел руку. Развязал окровавленную кисть. Ему помогли спутники.

– Хорошо еще, что они стянули тебе ее веревкой, – сказал Михей, – иначе вышла бы кровь, и давно уже с душой простился.

Кисть посинела. На месте отрубленного пальца чернел бугор засохшей крови. Видать, Ефрем много ее потерял. В ушах звенело, в теле была слабость, голова кружилась.

Кашаф разорвал свою рубаху, которой ночью перевязывал Ефрема, сделал новую повязку, получше. Руку подвязал к шее. Ефрем встал, превозмогая слабость. Оглядеться мешали высокие камыши. Посмотрел на солнце, определил, где юг. Сказал:

– Попробуем выйти по своим следам.

Они выбрались снова в открытую степь.

– По всему видать, мы у речки Донгуз или у озерца, не далече от нее, – сказал Михей.