Имперский рубеж

— Не возражайте, прошу вас! — замахал он рукой на пытающегося вставить слово Бежецкого, понемногу оживляясь: даже румянец появился на бледном лице. — Если бы вы знали, мой друг, как я был свободен там, — он махнул рукой куда-то в сторону. — На Западе. Когда я был нищим студентом Сорбонны — я намеренно не тратил средств, которыми меня снабжали из посольства, и жил лишь на те деньги, что мог заработать сам, — я был богаче всех императоров мира!.. Если бы вы знали, как умолял я дядюшку сделать выбор в пользу Ибрагима и отпустить меня на все четыре стороны… Пусть даже завтра он, да продлит Аллах его годы безмерно, возложит корону на меня — я никогда не буду счастлив так, как в милом моему сердцу Париже.

Махмуд- Хан отхлебнул остывший кофе и с отвращением отставил звякнувшую о блюдечко чашку прочь. Тут же, откуда ни возьмись, словно тени, возникли три закутанные во все темное фигуры без лиц, бесшумно сменили остывший кофе на свежий, исходящий паром, и исчезли, как ночной морок.

«Вот это выучка! — подумал Александр, придвигая себе чашечку. — Да и кофе великолепен. Как бы мне с непривычки дурно не стало…»

Действительно, хотя чашки были чуть больше наперстка, напиток, в них содержащийся, был крепчайшим. Таким крепким, что даже молодое, тренированное сердце поручика начало частить, как после доброго марш-броска по горам.

Принцу же передышка на смену приборов лишь пошла на пользу. Он немного успокоился, и голос его, зазвучавший вновь, был почти бесстрастен.

— Да и велика ли честь стать повелителем нашей нищей страны? — проговорил он, словно разговаривая сам с собой. — Мой многострадальный Афганистан не велик и не могуч, как Россия, Британия, Германия или Франция, не благополучен, как Бельгия, Нидерланды или Япония… Нам нечем похвастаться, кроме своей свободы… Даже став королем, получив право, данное Аллахом, казнить и миловать, возвеличивать и низвергать в грязь, разве смогу я сделать счастливым каждого из моих подданных? Накормлю ли всех досыта? Дам ли крышу над головой? Нет. Это не в моих силах. И не в силах моих сыновей и внуков. Как счастливы вы, мой друг, что перед вами никогда не будет стоять таких вопросов…

Махмуд- Хан улыбнулся, хотя глаза его продолжали грустить.

— А давайте поменяемся, Александр! Вы займете мое место, а я — ваше. Вы станете наследником престола, а я — армейским офицером, каждый день рискующим жизнью во имя чужой для него страны. Вы согласны?

— Нет, — покачал головой поручик. — Каждый должен быть на своем месте и исполнять свой долг…

— Вы правы. — Улыбка на лице принца поблекла. — Но не кажется ли вам, что мы взяли слишком минорную ноту? — вновь улыбнулся он после минутной паузы. — Давайте веселиться, в конце концов! Ведь молодость так коротка…

6

«Странное какое-то положение вырисовывается…»

Александр лежал без сна, незряче уставившись в почти неразличимый в темноте потолок, по которому изредка проплывали призрачные отсветы. Совсем как тогда — в Петербурге. Где-то далеко вовсю колотил крупнокалиберный пулемет — поручик давно научился различать оружие по звуку, — но привычный слух даже не вычленял этот звук из ночной тишины. Точно так же не обращаем мы внимание на проносящиеся под окном автомобили или шум расположенной неподалеку стройплощадки. Привычный шум прифронтового города. Фронта без фронта.

Стоило забыться обидам от беспочвенных подозрений, как из разрозненных впечатлений, случайных слов, оговорок, фактов, словно мозаика из кусочков, начала складываться картинка. Пока еще неразличимая, смазанная, фрагментарная: вот соединил воедино три угловатых обломочка, и глянул на тебя чей-то глаз, неизвестно еще, мужской, женский или вообще принадлежащий не человеку, а, скажем, лошади или собаке… Но картинка эта обещала стать в будущем весьма и весьма неприглядной…

Саша, как и большинство его сверстников, людей его круга, не любил и презирал жандармов. Какие еще можно питать чувства к тем, для кого понятия «совесть» и «честь» — пустой звук? Разве не ясно, что честь для человека благородного — главное в жизни. Главнее жизни. Потому что жить можно и больным, и нищим, но обесчещенным — никогда! Сколько пролито крови, сколько людей легло в могилу из-за такого короткого, как выстрел, и такого емкого понятия! Но какая честь может быть у людей, которые по службе, за жалованье, должны следить за своими соотечественниками, совать свой нос в чужие дела, ворошить грязное белье? Понятное дело полиция — воров и бандитов нужно ловить, и делать это в белых перчатках не получится, — но в полиции же служат выходцы из низов, из народа, смутно понимающего, что такое честь. Разве что в утилитарном смысле: «отдать честь» и прочее. Но в жандармы же идут только дворяне! И не просто какие-нибудь, выслужившие за присутственным столом орденок и чин, а по-том-ствен-ные! То есть те, для кого честь и жизнь должны быть связаны накрепко.