Имперский рубеж

В результате экзерсисов на морозе молодому человеку нездоровилось, и, хотя он пытался убедить себя, что сухость в носоглотке — следствие обезвоженного горного воздуха, явно повышенная температура иного объяснения, чем какая-нибудь инфлюэнца, не имела. Дома подобное недомогание его не испугало бы: «фамильная» пол-литровая кружка обжигающего чая с малиной на ночь, сон под двумя одеялами до третьего пота, и от простуды и следа бы не осталось. Но где здесь взять малину… Тревожить же по пустякам медиков, не говоря уже об Иннокентии Порфирьевиче, не хотелось.

Александр тоскливо посмотрел на электрический калорифер в углу, теплившийся, по его мнению, едва-едва, и плотнее завернулся в одеяло.

«Слава богу, — подумал он с облегчением, — что сегодня никуда идти не нужно… Буду валяться с книжкой весь день, и хоть трава не расти!..»

Нет худа без добра: в ангарах он свел знакомство с прапорщиком Тимофеевым, тоже летным техником, бывшим студентом Казанского университета, как выяснилось, обладателем неплохой библиотеки. И славный молодой человек тут же ссудил поручика несколькими книгами под честное слово обращаться с ними бережно и сразу по прочтении вернуть. Один из этих томов — сборник документальных повествований о покорении Средней Азии Саша сейчас и штудировал.

«…Попробовал я было проползти до реки, — говорил несчастный, — но силы не позволили, хотел из юрты вытащить мертвого — тоже не мог… А вот этот, вероятно, не сегодня, так завтра отдаст Богу душу, — сказал он, указывая на лежавшего ничком товарища…

У меня слезы подступили к горлу. Баранов, понуря голову, не понимая нашего разговора, сидел, устремив свой взор в сторону.

Когда я сказал ему о том, что слышал от афганца, он возмутился.

— Это же свинство, наконец, — проговорил он. — Вот наша пресловутая гуманность к врагам, вот красноречивый пример ее, — возмутился он, и мы, обещав раненым сегодня же облегчить их участь, отправились на бивуак.

Рассказ наш о состоянии раненых произвел сенсацию между офицерами, многие из них сейчас же отправились к несчастным, захватив с собою обильное количество провианта, а к вечеру этих афганцев перевели в отрядный лазарет; двое из них были уже мертвы, а потому похоронены возле могилы своих товарищей…»[24]

Чтение прервал стук в дверь.

«Если опять Деревянко — не открою! — со злостью подумал поручик, закладывая страницу листочком, на котором делал выписки, намереваясь кое-что занести в свой дневник. — Надоел хуже горькой редьки со своими «Майбахами»!»

— Кто там? — хрипло спросил он и закашлялся.

— Можно? — просунулся в дверь Еланцев.

Его страждущий тоже не слишком жаждал видеть. Но все-таки лучше вечно унылого Деревянко.

— Входите, поручик, — слабо отозвался Саша, откладывая книгу на столик.

— Ну и Африка у вас тут, — расстегнул шинель и бросил теплое зимнее кепи на стол Еланцев. — Парную решили устроить?

Особенного тепла юноша не ощущал и вяло пожал плечами.

— Что-то вы совсем закисли, мой дорогой. Посмотрите, за окном денек-то какой!

— Нездоровится мне что-то, Герман, — честно признался Александр. — Должно быть, простыл… А по какому поводу парад?

Действительно, форменной шинели офицеры корпуса, даже в городе, обычно предпочитали теплую синтетическую куртку на пуху, входящую в комплект зимнего полевого обмундирования. Шинели приберегались для всяких торжественных случаев.

— По важному. Вставайте, Саша, одевайтесь… Знаете, что говорил старик Суворов, ваш тезка, по поводу хворобы? В здоровом теле — здоровый дух!

— Это вроде бы не Суворов говорил, — пробурчал Александр, но все-таки поднялся с постели: он уже знал, что с Еланцевым даже такое банальное дело, как поход по магазинам, превращается в приключение.

— Какая разница?… Э-э-э! Не куртку, не куртку! Шинель попрошу, мон шер. Там общество будет — нельзя в грязь лицом ударить.

— Да где, в конце концов?

— Если вы твердо решили здесь остаться, то пора уже обрастать связями, знакомствами. Кого из наших вы здесь знаете лично? Ну, кроме нас, офицеров. Двух, трех?… То-то. А из местной знати?

— К чему мне? Я же не политик какой-нибудь.

— Напрасно. Быть вхожим в туземную элиту весьма полезно. Во всех отношениях. К тому же там немало интересных людей. Европейски образованных, неглупых, знающих языки. Я, например, знаком с большинством из тех, кто этого достоин. Например, с наследником престола принцем Ибрагимом. И сегодня я поведу вас туда, где будет присутствовать весь цвет кабульского общества.

— В театр?

— Нет, это слишком банально. Да и нет, к сожалению, театра в Кабуле. Кафе-шантан с парижскими гризетками есть — как-нибудь мы и туда сходим, а вот театра — увы… Я веду вас, дорогой мой, на зрелище, рядом с которым даже хваленая испанская коррида — жалкий фарс.

— Вы меня заинтриговали, сударь, — улыбнулся Саша, застегивая мундир. — И что же это за зрелище? Цирк?

— Ну что вы, право слово! Какой еще цирк? Это то, чего ни в России, ни тем более в Европе не увидишь.

— Все равно ведь не угадаю.

— Значит, воображение у вас чересчур бедное, Саша.

— Какое уж есть.