Имперский рыцарь

Под звуки барабанов горцы снова выходили на перрон, танцевали свои незамысловатые па с высоко поднятыми коленями и походя вынимали из досок настила свои кинжалы. Также в очередь.

Потом музыка смолкла, и они ушли.

— Куда это они? — Голос генерала был озабоченным.

— Обедать, — ответил я, повязывая на рукав его шинели черную ленту. — Еще впереди выборы военного вождя, который их поведет в бой. И не обязательно это будет офицер. А сама «кровавая тризна» состоится ночью.

— Кобчик, у вас есть чего-нибудь выпить и покрепче? — спросил командующий. — Помянем графа. Пока не началось. С ума можно с вами, горцами, сойти.

— Надеюсь, теперь вы поняли, экселенц, почему до изобретения огнестрельного оружия рецкие горцы никогда не имели поражений?

Говоря это, я сам ощущал себя настоящим рецким горцем. К большому своему удивлению.

Темной безлунной ночью, которая не сулила никаких бед обеим армиям, горские штурмовики легко пересекли ползком нейтральную полосу, на которой не было никакой проволоки. Тихо ввалились в траншею, перерезая глотки заранее высмотренным полудремлющим часовым, и растеклись по ходам сообщений творить «кровавую тризну».

Лица горцев светились неподдельным счастьем. Те, что находились рядом со мной, белозубо скалились, слизывая кровь врага с клинков. Даже мазали ею свои щеки, также с клинка. Весь налет цивилизованности слетел с этих людей, как его и не было. Они сейчас не жили, они творили древний обряд, о котором столетиями будут петь песни в высоких горах. Потому как никто в роте не мог припомнить, чтобы «кровавая тризна» проводилась на поле боя, по крайней мере, при жизни их отцов и дедов.

Минут восемь по царским позициям беззвучной тенью носилась тихая смерть, пока кто-то из царцев не поднял тревогу. Тогда в блиндажи полетели гранаты. Сразу по две штуки. Одну ловкий человек и обратно выпихнуть может, а вот две разом вряд ли кто сподобится. Я на этом настоял перед боем. Мы сюда не умирать пришли, а отомстить.

— Ракету. Красную, — приказал я денщику, который не отходил от меня ни на шаг, таская тяжелую ракетницу.

Не успела ракета, рассыпая искры, упасть на землю, как по второй траншее врагов загрохотала вся наличная артиллерия корпуса. Как только успели выкатиться на позиции и корректировщиков выслать с телефонами?

А мы в траншее раздались в стороны, вырезая уже фланги и освобождая место для атаки линейной пехоты, которой в первой траншее оставили от врага только окровавленные трупы.

Так мое прозвище, данное мне злобствующими интендантами, получило совсем другое звучание.

Кровавый Кобчик.

Вышел я из этого боя без царапины, но весь в крови. В чужой крови.

Горцы смотрели на меня с восторгом.

Огемцы — с опаской.

6

В штабе корпуса на другой день мне устроили овацию.

Еще бы! Фронт проломили.

Группировку полковника Куявски рассекли уже к рассвету.

С рецкими бригадами соединились, как в Калаче при окружении Паулюса.

Куявски с остатками своего войска ушел на лодках и наспех сколоченных плотах на правый берег Ныси налегке, бросив всю артиллерию, пулеметы, боеприпасы и обозы. Даже большинство винтовок.

Некоторые солдаты, которым не хватило места на плотах, просто поплыли в холодной сентябрьской воде. И, кажется, доплыли до царского берега не все, хотя в убегающих по реке царцев мы не стреляли. Зачем? И так пленных наловили по берегам столько, что не хватало ни конвоиров, ни мест их временного размещения. Ну не были мы готовы к такому…

Отогнанная от берега царская драгунская дивизия добровольно сдалась в болоте со всем своим прекрасным конским составом. Великолепные лошади. Чистокровные. Дорогие.

И вообще пленных царцев было очень много. Сильно деморализованных видом своей первой траншеи. Хотя и в остальных, особенно в недокопанной до полного профиля третьей траншее, отдельных кусков человеческой плоти было немерено. Но то от привычного и понятного артиллерийского огня. А тут их сослуживцев резали просто как скот.

Щеттинпорт лежал перед нами как на блюдечке. Осталось только до него дойти. Серьезных царских войск между нами и городом больше не было.

Основную тяжесть наступления вынесли на себе шедшие за нами ольмюцкие войска. Дальше первой траншеи мы не пошли. Но на моих горцев все смотрели как на былинных героев. Безбашенных таких отморозков. Берсерков. Все же первую траншею мы практически ножами вырезали, как в древности.

И почти без потерь, что очень всех удивило.

По тому, как меня носили с ликованием на руках (часто в буквальном смысле этого слова) соединившиеся с нами рецкие горно-стрелковые бригады, я понял, что стал Сорокиным и меня если не уберут с фронта в ближайшее время, то грохнут, как того же Сорокина Троцкий. Даже рецкие генералы, командовавшие бригадами горных стрелков, общались со мной с пиететом. И это шло у них от сердца. От восхищения нашим подвигом, достойным былинных героев славной рецкой древности. От гордости. Оттого, что мы заставили говорить о рецких горцах весь мир с придыханием.