- Удила пусть твой хозяин закусит, да терпения наберется. После ограбления Императорского музея каждый корабль или дилижанс из Славии проверяются, а уж в столицу Великогоблинарии тем более. Ждать надо, а пока святыня у меня побудет, ничего с ней не сделается. Будет дополнительная гарантия моей сохранности, ведь всей суммы я так и не увидел.
- Полностью всю сумму вы получите после передачи святыни, - голосом заводного болванчика, точно не в первый раз этот разговор уже был, ответствовал Низкий.
Высокий хотел возразить, но по улице проехал экипаж и он на всякий случай замолчал. Не хотел, чтобы даже посторонний прохожий, мимо шествовавший, бубнеж услышал (полностью речь тут разобрать трудностно). А когда вновь стихло все, продолжил.
- Что по Витольду этому, выскочке, делать я тебе позже скажу. Он у меня еще хлебнет сполна. Но время нужное должно прийти. Чтобы все к мнению о нем сами пришли, без подсказок. А я уж зерно сомнений засею.
- Хорошо. Еще приказы будут?
- Будут. Есть эльфариец, Элариэль, нос свернут у него на бок и глаз правый наполовину прикрыт. Сидит обычно на углу Толмачевского и Никольского переулков, значитца, и обитает рядом. Видел он, как ты козлоногого убил. Понимаешь к чему я?
- Понимаю, нужно устранить.
- В самое ближайшее время. Прямо сейчас туда езжай, к утру, чтобы в морге лежал. Как ты его найдешь, кого распросишь и все остальное, меня не интересует.
- Ясно, - коротко ответил Низкий.
- Последнее... - Высокий замялся, точно размышляя, спрашивать или нет. Но все же сказал. - Неужто так и не покажешь лицо. Меня-то ты знаешь, не ровен час поймают тебя, вряд ли запираться будешь.
- Меня нельзя поймать. И даже, если все же это произойдет, можете быть спокойны. Нет таких пыток, под которыми я бы сознался в том, что знаю. Все, что вам надо знать - мой хозяин наказал исполнять все ваши распоряжения, все остальное пустое.
- Ну-ну, - хмыкнул собеседник. - Вот потому вас, гоблинарцев, и не любит никто. Ясно никогда не выражаетесь, себе на уме.
- Я не говорил, что гоблинарец, - сказал Низкий. - Мне идти уже, светать скоро начнет, или еще что сказать хотите?
- Иди уже, каверзник.
Странной, чуть подпрыгивающей походкой, выскочил во внутренний двор Невысокий. Ночь Моршанская хоть и звездная выдалась, луна вон тоже серебристым боком подсвечивает, а все же не удалось в нем ровно ничего разлядеть. Сам непонятный, человек или прочий, фигура в черное завернута, только пристальнее присматриваться начнешь, а он до угла дошел и юрк куда-то, будто и не было его.
Если б кто чужой подслушивал, шпик затаившийся или сам Господь Бог, то ожидал бы после, чтобы Высокий вышел. Ан нет. Заглянешь в пристройку, там пусто уже, только дверь вовнутрь неплотно затворена. Оно что значит? Что если и был кто здесь, то ушел через полицмейстерство. Может и вовсе не покинул его, а до сих пор там ходит.
Только Моршану к тому равнодушен, столица Славии спит беспробудным сном. И все равно ей, что тут заговорщики толкуют, что в полицмейстерстве человек с дурной совестью появился, что вскорости в Захожей слободе не самый честный эльфариец умрет. Безразличен ко всему Моршан, не верит чужим слезам и горестям, впрочем, как и всегда.
Крепкий табурет под орчуком скрипнул, но с его тяжелой тушей справился. Вздохнул Мих, отер пот, по шее скатывающийся, - так часто бывает, когда с улицы раскаленной в погреб земляной заходишь или ледник, - и стал за хозяином следить. Витольд Львович снова марлю к лицу поднес, но вопреки духу (хотя вовсе и не смердит покойник, вполне ничего) близко подошел.
Элариэль лежал перед ним. Самый обычный эльфиец: руки рыхлы, ноги худы, живот по бокам растекся. Только кожа странно потемнела, но доктор (к слову, тот же, что и в прошлый раз) сказал, оттого, дескать, что кровь свернулась. Нос и вправду, как оговорено было, на бок скошен заметно так, про глаз теперь не разобрать, оба закрыты. Сбоку, у сердца, прореха с застывшей темной юшкой. Но не аккуратная, как у Логофета была, а небрежная, развороченная.
- Удар нанесен сбоку, меж ребер, - точно услышал мысли Миха покойный доктор. - Могу предположить, что эльфиец спал...
Ну еще бы, хмыкнул про себя орчук, конечно почивал, ведь в комнате съемной его и нашли.
-... но услышал преступника. Даже попытался сопротивляться, - зачем-то поднял он одну из рук мертвеца.
- Обломаны ногти, - констатировал Меркулов, поэтому заинтересованному орчуку даже не пришлось привставать, дабы рассмотреть что там да как, - он что-то держал?
- Нож.
- А в кулаке другом что зажато?
- Не знаю, Ваше благородие. Не смог раскрыть.
- Мих, - позвал Меркулов.
Скрипнул табурет, и орчук оказался на ногах. Вот неймется им, только хорошо пристроился. Подошел, позыркал, языком даже поцокал, взял холодный кулак в руки.
- Только аккуратнее, не сломайте, - взмолился врач.