Имперский сыщик. Аховмедская святыня

— Вон тот дом, второй от перекрестка. Окна в квартире выходят во двор, но все равно лучше не шуметь. Миха вашего лучше прямо тут оставить. Если дворами уходить будет, то как раз сюда выскочит. У меня вон Подберезкин там дежурит, но пара лишних рук не помешает.

Николай Соломонович указал на старика, сидящего на мостовой и просящего милостыню. Даже удивился орчук, про того ли человека говорит полицмейстер. Нет, обрядить в лохмотья можно любого, однако этот дед с оборванной и замызганной бородой, дрожащими руками с желтыми ногтями и грязной морщинистой шеей явно не мог быть филером. Да еще причитал он так слезно, коверкая слова беззубым ртом, жалобя прохожих:

— Матерью-заступниш-шей прош-шу, люди добрые, сирота с рош-шдения, сирый с отрош-шества. В руках немош-ш-шь, нишего, проклятуш-ш-ш-шие, не дерш-шат. Хоть краюху, хоть монетку малую, кто ш-шем мош-шет.

И, судя по шапке с монетами в руках, могли многие. Подавали несчастному так, как орчук не зарабатывал и в лучшие дни. Хотя Мих для себя давно понял: никогда не смог бы нищенствовать, воспитал его папенька не так. Что бы ни случилось, всегда можно заработать: не силой, так умом, не умом, так искусными руками. Трудолюбивый человек прокормиться сможет. Нет, не мог быть нищий филером, этого видно, давно милостынею живет.

Но в этот самый момент, когда прохожих возле старика стало меньше, тот проворно обернулся и вдруг, озорно посмотрев прямо на Николая Соломоновича, кивнул. Полицмейстер ответил тем же.

— Лучший у нас по части перевоплощений. Двадцать восемь лет, а каков талант! Постоянно что-нибудь придумывает, вставляет. К нему даже из других городов раз в год с наших ведомств наезжают, дабы мастерству обучиться. Давно говорю Его превосходительству: надо Мишку Подберезкина брать да методичную брошюру с него писать.

Орчук только диву дался. Двадцать восемь лет тезке, а каков в деле! Сказал бы кто — не поверил.

— А что, у вашего Подберезкина и револьвер есть?

— Обижаете, Витольд Львович, конечно, имеется.

— Тогда я бы Миха здесь не оставлял, ни к чему он тут без оружия. Лучше еще одного филера приставить, тоже с пистолетом.

— Не много ли чести этому вашему Черному?

— Если будет, сумеет уйти, то непременно через окно.

— Обижаете, Витольд Львович, я уж свою работу знаю. У меня и во дворе пара ребят дежурит. Подберезкин уже так, на крайний случай, если Черный каким-то чудом вдруг и оттуда сбежит.

— Тогда не понимаю, зачем же оставлять здесь Миха?

Полицмейстер недовольно посмотрел в сторону орчука, но все же сказал правду.

— Не хотел я его к самой операции допускать. Тут дело тонкое, любой случайный человек или прочий его испортить может. Ладно вы — все же Меркулов, о прыти вашей такие слухи ходят, полезны можете оказаться. Но он…

— Это вы зря. К слову, как вы дверь вышибать будете?

— Обыкновенно, сучковатый широкий чурбан берем, да с двух сторон…

— Уже, значит, тихо не подберемся. А вы же знаете, как могут быть бесшумны орки.

— Знаю, — не смог опровергнуть данный факт Николай Соломонович, хотя по его выражению лица стало ясно: это ему не доставляло удовольствия.

— Это во-первых, — Меркулов поднял свободную от трости руку и загнул палец, — а уж про силу орочью и говорить не приходится. Тоже ведь так?

— Так, — еще более помрачнел полицмейстер.

— Потому дверь вашу Мих выбьет с одного удара, и никаких поленьев не понадобится, это во-вторых, — загнул еще один палец Меркулов. — В-третьих, Мих послушен и приказы исполняет лучше многих подведомственных вам филеров. Потому заключаю, что орчук, как вы его называете, нам не только не помешает, но даже поможет.

— Хорошо, — немного поколебавшись, согласился полицмейстер. — Навязали же вас на мою голову. Ладно, идите за мной. — И отвернулся, зашагав к заветному дому.

Мих благодарно посмотрел на Витольда Львовича, но тот лишь мимолетно улыбнулся и отправился за полицмейстером. Орчук поправил пояс, вытянулся вверх, позвонками хрустя, размялся и последовал за господами. Намеревался сегодня орчук ни много ни мало доказать господину, что он в нем не ошибся.

Глава 13, где выясняется, что Черный не человек, но и не прочий

Поднимался Мих осторожно, подолгу останавливаясь и прислушиваясь к звукам наверху. Издали это казалось презабавным: огромных размеров ордынец (тем более что для прочей резвости мундир и сапоги пришлось снять) крадется подобно кошке, завидевшей легкомысленного голубя. К чести филеров и прочего разномастного люда, по внешнему виду к полицмейстерству имевших самое дальнее отношение, но все же являвшихся подчиненными Николая Соломоновича, двигались они тоже бесшумно. Единственный раз под кем-то скрипнула половица, но тут же выпрямилась, и больше на окаянную никто не ступал.