Имплантация

И теперь мы можем вернуться к вопросу о соотношениях между филологической программой Ренана и принципами парижской лингвистической школы – вопросу, который мы оставили недоразобранным в конце предыдущего раздела. Надо сказать, что соотношение Ренана с Соссюром и соотношение Ренана с парижской лингвистической школой – две разные проблемы: Соссюр и «парижская школа» – явления, тесно связанные, но не тождественные друг другу (см. об этом [Puech, Radzinsky 1988]). Что же преобладает в соотношении Ренана с парижской лингвистической школой – сходства или различия? Да, Ренан мыслит язык в связи с нацией и расой, а «парижская школа» – в связи с социумом. Да, Ренан связывает язык с устойчивыми (хотя и медленно меняющимися во времени) принципами мышления, а «парижская школа» – с социальными группами и институциями. Но при этом и в филологической программе Ренана, и в исследовательской практике парижской лингвистической школы прослеживается одна и та же траектория движения исследовательской мысли. Эта траектория ведет от языковых данных к истории человечества. Вспомним слова Бюрнуфа: «В языке индийцев мы будем изучать Индию». Эти слова хорошо описывают важнейший аспект филологической программы Ренана. И эта же формула, mutatis mutandis, прекрасно описывает многие важнейшие работы таких представителей парижской лингвистической школы, как Мейе, Бенвенист и Дюмезиль.

Глава 4 Как была создана Практическая школа высших исследований

Шпага Дюмезиля

Когда во Французской академии освобождается одно из ее сорока мест и оставшиеся тридцать девять академиков общим голосованием избирают нового «бессмертного», первыми заботами избранника оказываются: 1) написание инаугурационной речи; 2) пошив двух академических мундиров – «большого» и «малого»; 3) пошив академического головного убора – треуголки и 4) изготовление академической шпаги. На последнем пункте следует остановиться подробнее. От прочих элементов академической униформы шпага отличается тем, что не подчиняется никаким стандартам. Мундиры и треуголки академиков должны быть единообразны: они выражают идею надличного порядка. Но шпаги не должны быть похожи одна на другую: они призваны выражать индивидуальность владельца. Форма и отделка всех частей академической шпаги, от головки эфеса до кончика лезвия, превращаются в символы, отсылающие к биографии «бессмертного».

26 октября 1978 года членом Французской академии был избран Жорж Дюмезиль. 16 мая 1979 года издатель Клод Галлимар устроил в особняке издательства «Галлимар» прием, на котором Дюмезилю была торжественно вручена его шпага. Рукоять шпаги представляла собой переплетение трех человеческих фигурок: они олицетворяли открытую Дюмезилем триаду функций, определявших устройство индоевропейского общества.

~~~~~~~~~~~

Описание шпаги см. в [Dumézil, Lévi-Strauss 1979, 78]. Там же [p. 80–99] – речи Жана Мистлера и Жоржа Дюмезиля, произнесенные при вручении шпаги Дюмезилю. Там же, на фронтисписе издания – фотоизображение шпаги.

~~~~~~~~~~~

На клинке шпаги по желанию Дюмезиля была выгравирована следующая надпись: «Franz Bopp, Max Müller, Michel Bréal, Marcel Mauss, Sylvain Lévi, Marcel Granet, Émile Benveniste duxerunt». На клинке часто гравируется перечень трудов академика. Дюмезиль, однако, предпочел увековечить не список своих cочинений, а список своих предшественников и учителей. Ученый предъявил миру научную родословную.

~~~~~~~~~~~

Обоснование этого символического жеста см. в речи Дюмезиля при получении шпаги [Op. cit., 98], в его инаугурационной речи 14 июня 1979 года [Op. cit., 9–10], а также в его беседах с Дидье Эрибоном [Dumézil 1987, 105–106]. См. также комментарий к этому поступку Дюмезиля в кн. [Eribon 1992, 111].

~~~~~~~~~~~

Этот список чрезвычайно любопытен для всякого, кто хочет понять, как возникла великая французская гуманитарная наука XX столетия. Дюмезиль – лишь один из участников этого широкого научного движения; его специфическая родословная – еще не родословная всего движения в целом. И тем не менее список этот показателен не только для биографии Дюмезиля, но и для истории всех новаторских течений во французском гуманитарном знании ХХ века.