Имплантация

И Февр, и Блок в конце концов перебрались в Париж, но волею судьбы (а точнее говоря, волею социально-экономической и политико-идеологической конъюнктуры) оба оказались в 1930‐х за пределами ПШВИ: Февр получил кафедру истории цивилизации Нового времени в Коллеж де Франс (в 1933 году), Блок – кафедру экономической и социальной истории в Сорбонне (в 1936 году). Февр придет в ПШВИ уже после войны, в 68-летнем возрасте, чтобы возглавить новообразованное Шестое отделение. В обычных же случаях сотрудники ПШВИ рекрутировались из относительно молодых людей: к этому подталкивала прежде всего экономическая логика, основанная на низкооплачиваемости работы в ПШВИ. И если говорить об ученых, получивших в более или менее молодом возрасте возможность преподавать в Четвертом или Пятом отделениях ПШВИ, то они, как правило, стремились задержаться в Школе надолго. Для многих – например, для Мейе в 1890‐е годы, для Гийома в 1910‐е или для того же Дюмезиля в 1930‐е – École des hautes études вообще оказалась спасительным пристанищем, единственной нишей, позволявшей работать по специальности, в кругу коллег и в соответствии со своим исследовательским призванием. В 1891 году, когда решался вопрос о зачислении Антуана Мейе в преподавательский штат Четвертого отделения, 24-летний ученый всерьез готовился покончить с собой в случае неуспеха (см. [Meillet 1987, 124]) – хотя был человеком весьма хладнокровным и не склонным впадать в отчаяние. Но даже если речь шла не о начинающих исследователях, а о маститых профессорах, уже завоевавших себе кафедру в Коллеж де Франс, – и в этом случае профессора, как правило, не бросали преподавания в Практической школе.

~~~~~~~~~~~

Все тот же Дюмезиль, после того как он в 1949 году был избран в Коллеж де Франс, продолжал преподавать в ПШВИ вплоть до своего выхода на пенсию в 1968 году. Вот как он сам описывает такую двухколейную стратегию: «С тех пор [с избрания в Коллеж де Франс] я стал, как это заведено [comme il est usuel], служить в двух функциях – монологизировать в Коллеже и диалогизировать в Школе» [Dumézil 1987, 75].

~~~~~~~~~~~

Дело было не только в материальной выгоде от совмеcтительства (так называемого cumul, традиционной практики французских профессоров): выгода в данном случае была не столь уж значительна, и денежные соображения здесь играли, судя по всему, подчиненную роль. Главным было другое: именно в Четвертом и Пятом отделениях ПШВИ французские гуманитарии чувствовали себя находящимися в своем собственном мире. Это чувство хорошо выразил индолог Абель Бергень (1838–1888), начавший карьеру репетитором в Четвертом отделении ПШВИ, а закончивший – членом Академии надписей и изящной словесности, профессором Сорбонны. И вот, «уже будучи профессором Сорбонны и академиком, Бергень говорил, что считает именно Школу высших исследований своей настоящей научной родиной и только здесь чувствует себя полностью находящимся у себя дома» [Bréal 1895, 17].

Находиться «у себя дома» – это значило: находиться в месте, где наука принадлежит самой себе, где она максимально свободна от посторонних обязательств, целей и ограничений. Если перевести слова Бергеня на язык социологической теории Пьера Бурдьё, находиться «у себя дома» – значит находиться на полюсе максимальной автономии в выбранном тобою социальном поле. Дело в том, что ПШВИ была во Франции фактически единственным учреждением, обеспечивавшим воспроизводство исследовательской деятельности для большинства гуманитарных специальностей. Это было единственное учебное заведение во Франции, функция которого состояла именно и только в подготовке исследователей. Работа в ПШВИ дарила всякому ученому чувство прямой причастности к будущему своей науки – а возможность влиять на будущее всегда ценится высоко. Все тот же Февр в письме к Анри Берру от 7 декабря 1929 года так обосновывал свое желание работать в ПШВИ: