Для меня находиться в Hautes Études означало бы возможность оказывать в Париже влияние на молодежь – иметь наконец-то учеников – людей, которым можно передать свое направление ума [des gens à qui transmettre un esprit]. Стало быть, необходимость преподавания, не ограниченного узкими рамками, не узкоспециализированного. Пусть это называется «метод исторического исследования», пусть это называется «общая история», пусть это называется как угодно, – суть в том, чтобы я мог свободно излагать мои мысли, предлагать темы для исследования, указывать направления работы, заниматься созиданием [faire œuvre constructive] [Febvre 1997, 378].
При этом само устройство Школы давало ученым неслыханную свободу, не встречавшуюся ни в одной другой «высшей школе» (grande école) Франции: «необыкновенный климат свободы, идеально подходящий для творчества», – так охарактеризовал эту атмосферу Клод Леви-Стросс в интервью газете «Libération» от 22 сентября 1986 года (Цит. по [Baubérot et al. 1987, 158]).
ПШВИ впервые во Франции институционально воплотила собой
Понятно, что ПШВИ была воплощением функционально-ценностных представлений, полностью противоречивших той матрице, о которой шла речь в первом очерке нашей книги. Каким образом удалось создать ПШВИ? Почему она приобрела тот вид, который приобрела? Как вписалась ПШВИ в систему французских учебных заведений? Ответам на эти вопросы будет посвящен настоящий очерк. Но прежде чем пытаться проследить основные взаимосцепления фактов, сделаем несколько теоретических экскурсов.
«Блокированное общество»
На протяжении последних пятидесяти лет к Франции часто прилагается понятие «блокированное общество». Так называлась книга, выпущенная в 1970 году французским социологом Мишелем Крозье и переизданная им в 1994 году. В предисловии к изданию 1994 года Крозье писал, что, хотя за последнюю четверть века Франция внешне преобразилась до неузнаваемости, все диагнозы, поставленные им в 1970 году, по-прежнему остаются в силе. Крозье говорит об «исключительно устойчивой системе гомеостатических отношений», которую он назвал «французской бюрократической моделью» [Crozier 1994, 96].
Первая черта этой системы – ее чрезвычайная централизованность. Но, как подчеркивает Крозье, глубинный смысл этой централизации состоит вовсе не в том, чтобы сосредоточить на вершине пирамиды абсолютную власть. Смысл централизации состоит в том, чтобы установить жесткую дистанцию или достаточный защитный экран между теми, кто принимает решения, и теми, к кому эти решения относятся. Те, кто принимает решения, недостаточно знакомы с практической стороной проблем, подлежащих решению. Те, кто обладает практическим знанием проблем, не имеют доступа к принятию решений. Такая система, как пишет Крозье, удобна для начальников, которым не приходится претерпевать на своей шкуре последствия своих решений, и одновременно удобна для подчиненных, которым не приходится бояться, что начальники вмешаются в их проблемы.