Имплантация

С централизацией, согласно Крозье, коррелирует другая важнейшая особенность французской бюрократической модели – ее стратифицированность (мы бы добавили здесь слово «сегментированность», поскольку речь идет в данном случае о рассеченности не только по вертикали, но и по горизонтали). Все французские административные системы очень сильно сегментированы по функциональным и стратифицированы по иерархическим разделительным линиям. Переход из категории в категорию здесь сложен, а коммуникация между категориями осуществляется плохо. Внутри же каждой отдельно взятой категории преобладает уравнительный принцип, при котором осуществляется значительное давление группы на индивида. Такая система управления находится в отношениях глубокой взаимообусловленности со всем строем, как выражается Крозье, «французской коллективной жизни» [Op. cit., 128]. В основе французского стиля коллективных действий лежит, согласно Крозье, глубокая и постоянная оппозиция между группой и индивидом [p. 130]. Группа выступает как орган защиты и опеки, действия группы всегда негативны по своей сути. Неизменной склонностью французского общества является капсулирование любых участков деятельности, любых функций, любых каст, сред и интеллектуальных групп (familles d’esprit) в форму закрытых корпораций, и эта форма делает все эти объединения людей и ригидными, и хрупкими, и неэффективными в одно и то же время: любые переговоры и любые обмены между корпорациями могут производиться только через высшую инстанцию, и любая инициатива парализуется здесь корпоративной подозрительностью [p. 132].

Крозье подчеркивает исключительную устойчивость и долговечность этого административного стиля. Французская бюрократическая модель в полной мере проявилась еще при Старом режиме. По мнению Крозье, «за последние два с половиной века, несмотря на революции, войны и приход машинной цивилизации, [положение] ничуть не изменилось» [р. 96]. Все наиболее острые характеристики французской системы управления, которые мы находим в книге Токвиля о Старом режиме, звучат сегодня, по словам Крозье, столь же актуально, как в те годы, когда Токвиль писал свою книгу [Ibid.].

Говоря об имплантации новых представлений о знании и соответствующих этим представлениям новых образовательных учреждений в культурную систему Франции, мы должны учитывать два эшелона блокировок, которые препятствовали такой имплантации. Первый эшелон состоял из представлений о культуре (и соответствующих габитусов): это была та самая «матрица», которой посвящен первый очерк нашей книги. Второй эшелон состоял из представлений об управлении (и соответствующих габитусов): это был «французский административный стиль», о котором говорит Мишель Крозье.

Понятно, что в условиях «блокированного общества» осуществление инноваций, особенно структурных инноваций, оказывается весьма нетривиальной задачей. Все вышеприведенные диагнозы Крозье в полной мере относятся и к положению дел с институциями научного знания во Франции. На протяжении последних четырехсот лет, то есть всего Нового и Новейшего времени, производство нового научного знания во Франции неизменно натыкалось на мощнейшие институциональные блокировки, причем главную такую блокировку неизменно – от XVI и до XX века включительно – осуществляла главная, центральная научная корпорация, то есть корпорация университетская. Без преувеличения можно сказать, что если бы все решалось только университетами, то никакой великой науки – ни точной, ни естественной, ни гуманитарной – во Франции не было бы никогда: ни в XVI, ни в XX веке. Однако же великая наука во Франции, как мы знаем, возникла, и возникла она благодаря двум механизмам, работу которых мы можем наблюдать на протяжении всех этих четырехсот лет.

Институциональное шунтирование