Имплантация

Науки исторические и их вспомогательные науки – филологические – прошли огромный путь развития с тех пор, как сорок лет назад я с такой любовью стал заниматься ими. На этом пути они добились колоссальных результатов. Но конец пути уже виден. За сто ближайших лет человечество узнает почти все, что оно только может узнать о своем прошлом. И тогда настанет время остановиться. Ибо таково свойство этих наук, что, как только они достигают относительного совершенства, они сразу начинают разрушаться [AS, 72]; [БН, 1-я паг., 10] (в БН пассаж переведен с точностью до наоборот).

Конечно, этот прогноз о неизбежном исчерпании источников исторического познания был порожден совершенно определенной эпохой, второй половиной XIX века, когда важнейшей темой времени стала мысль о необратимом истощении источников энергии. Самое универсальное обоснование эта мысль нашла во втором начале термодинамики, которое окончательно сформулировал Уильям Томсон в 1852 году. «Для классической механики символом природы были часы, для индустриального века таким символом стал резервуар энергии, запас которой всегда грозил иссякнуть. Мир горит как огромная печь; энергия, хотя она и сохраняется, непрерывно рассеивается» [Пригожин, Стенгерс 1986, 163]. Потребовался этот «термодинамический поворот» культурного сознания, чтобы стало естественным видеть перспективы развития гуманитарных наук в таком свете, в каком увидел их Ренан. В этом отношении вроде бы справедливо будет сказать, что прогноз Ренана гораздо больше говорит об эпохе Ренана, чем о реальном будущем гуманитарных наук. Такой взгляд на историографические документы (и, шире, на любые исторические свидетельства) Карло Гинзбург, вслед за Арсенио Фругони, назвал «чтением в контражурном освещении» [cм. Козлов 2004, 339].

Но, теоретически говоря, из «контражурного чтения» могут быть сделаны и выводы другого рода – не негативные, а позитивные. Сумма идеологических пресуппозиций, лежащая в основе любого историографического высказывания, с одной стороны, строго ограничивает видение объекта, транслируемое этим высказыванием, но, с другой стороны, делает возможным само это видение – которое может не схватывать, а может и схватывать значимые связи внутри объекта. Определенная историческая позиция наблюдателя может препятствовать, а может и благоприятствовать познанию объекта. И с этой точки зрения ситуация с ренановским предсказанием будущего гуманитарных наук выглядит неоднозначной.

С одной стороны, общий пессимизм «термодинамического мировоззрения», а также и строго позитивистское понимание исторического документа не дали Ренану увидеть некоторые скрытые ресурсы, которые позволяют регулярно возобновлять историческое познание и расширять его предметную сферу. Речь идет о принципиальном перспективизме, внутренне присущем как самому материалу гуманитарных наук, так и историческому познанию этого материала. (Если попытку преодолеть тотальный детерминизм выводов термодинамики XIX века в самой сфере термодинамики предпринял Илья Пригожин, то применительно к сфере исторического познания Ю. М. Лотман попытался синтезировать концепцию Пригожина с историографическим конструктивизмом школы «Анналов»: см. [Лотман 2010а, 335–390]). Речь идет также о переносе интересов исторической рефлексии с прошлого на настоящее – переносе, который стал все сильнее заявлять о себе в самые последние десятилетия, в рамках общекультурного сдвига к презентизму: см. [Hartog 2003].

И все же в значительной степени Ренан оказался прав – если не в деталях и не в полноте объяснений, то в общем прогнозе. К 1990 году исторические и филологические науки вошли в общий кризис. Кризис был связан с нехваткой нового материала, с нехваткой новых идей, с институциональным застоем, с падением социального престижа гуманитарных наук и спроса на них. Ни перспективизм, ни презентизм не смогли в полной мере скомпенсировать нарастающее ощущение рутинизации. Во французском языке есть метафорическое понятие «rayonnement» (буквально – «излучение»). «Rayonnement» – сияние, связанное со славой, с престижем, с авторитетом и влиянием. Можно сказать, что к концу ХХ века сияние гуманитарных наук, еще недавно очень яркое, ослабло.