Импортный свидетель [Сборник]

Выйдя из самолета и сделав первые несколько шагов по острову, Вендт прислушался. Не было привычного воя сирен, не было стрельбы. А кругом росла экзотическая трава, покрытое сеткой небо все равно было синим. И бушевал океан. Его волны, набегая одна на другую, брызгами разбивались о скалы, и Вендт на одно мгновенье подумал: «А зачем я здесь? Я ведь здесь — уничтожать». Но тотчас же взял себя в руки: он здесь не уничтожит природу, он здесь, чтобы уничтожить и превратить в рабов большинство, и тогда меньшинство скажет ему «спасибо». Вот за это «спасибо» и работал Вендт. Ничем, впрочем, — не рискуя. Подумаешь, обмануть полусумасшедшего ученого, войти к нему в дружбу — вот и все дела. Тем более, что зная романтическую натуру Войтецкого, надо было просто не переиграть.

Первая встреча Вендта была организована на берегу океана. Провокатор делал вид, что он не замечает Войтецкого, совершавшего свой утренний моцион. Вендт громко декламировал сам себе стихи.

А Войтецкий думал в этот момент о своей семье, и странные звуки человеческого голоса, сложенные в рифмованные строки, заставили его остановиться. Стихи на острове, призванном сеять смерть, на острове, оцепленном солдатами вермахта, — к этому было еще труднее привыкнуть, чем к постоянным бомбежкам.

Войтецкий прислушался. Что это? Стихи звучали по-польски, стихи звучали на его родном языке.

Мелькнуло: что это, снова провокация? Но если так, то изощренная и дорогая. Вдруг этот голос слышит еще кто-нибудь?

Войтецкий тупо слушал стихи.

Он никогда не любил стихов, считал, что это детская забава, но он был поражен.

«Боже мой, может быть, конец войне?», — он в ужасе зажал свой рот, как будто произнес эти слова вслух.

Между тем человек, декламировавший только что Мицкевича, улыбнулся и поздоровался с Мирославом. Остолбеневший Войтецкий не знал, как реагировать на появление этого незнакомца. Он так же удивился бы, если бы по острову вдруг стали прогуливаться пингвины.

Человек подошел вплотную к Миреку и внятно, по-польски произнес:

— Добри ден, пан.

Тепло, пришедшее на смену страху, разлилось в груди Мирослава Войтецкого.

— Мое имя — герр Вендт, — представился незнакомец. — Мы будем работать, и работать таким образом, чтобы к моменту нашего освобождения все, что вы создали, можно было использовать на благо свободной Европы.

Войтецкий присел на траву.

Вдали, в океанической дымке, ему почудился огромный белый лайнер. Усилием воли он представил себя на этом лайнере, услышал крик чаек, увидел сонмище медуз на черно-синей воде и почти увидел волны, идущие от парохода к острову.

Заплескалась вода. Войтецкий словно очнулся.

— Господин Вендт, а вы не боитесь читать польских поэтов в этом аду?

— Я не боюсь вас, пан Войтецкий, я слишком хорошо знаю, что такое ученый. Мне поручено охранять вас, поручено рейхом, а уж кто я на самом деле — это вопрос другой. — С этими словами Вендт протянул Войтецкому моментальную фотографию, на которой была изображена фрау Гильда с дочерью.

На обороте Войтецкий прочитал надпись, сделанную рукой Гильды: «Дорогому супругу и папочке в надежде на встречу».

…С прогулки они возвращались вместе и часто потом гуляли вдвоем. Войтецкий вел откровенные беседы, а Вендт подзадоривал своего превосходного собеседника.

Из архива Вождаева

В морском госпитале Бетседа с 1947 по 1972 год под руководством доктора Гаефски проводились широкие исследования по воздействию на психику человека наркотических веществ. В Индианском университете министерство военно-морских сил США осуществляло проект под кодовым названием «Обнаружение и обман». При его проведении широко использовались электрические и электронные приборы воздействия на мозг.

8

— Вам это, вероятно, чрезвычайно трудно себе представить, — сказала фрау Тильда, — но на этом проклятом острове не было русского шпиона, хотя трудно сейчас уже найти ленту про войну, в которой бы блестяще не работал в тылу или в штабе у немцев русский. Если бы это было так на самом деле!.. На этом острове, увы, шпиона не было, иначе бы про него уже давно сняли бы фильм.

Было хуже, чем русский шпион, был провокатор, и не один. Многие работали под русских шпионов. России верили, особенно перед концом войны, и этим пользовались мерзавцы от гестапо.

Но Войтецкий не умел видеть ничего, кроме своих мутантов, рибонуклеиновых кислот, ДНК, РНК, хромосом, носителей генов и всего того, что нам в диковинку и скучно. Скучно, конечно, что наша жизнь закодирована, но… ничего не попишешь. Не мы сами произвели себя на свет, не нам и нести за это ответственность.

Во всяком случае в один прекрасный день Войтецкий прозрел. В старину говорили: «Ему было виденье». А виденья-то никакого не было, просто он проснулся в одно прекрасное утро и понял, что есть на свете Бог и что в мире на самом деле далеко не все дозволено.