Импрессионист

— Боюсь, что нет. Это единственное объяснение. Изображая голого, безобразного, жирного урода, Псоманка хотел выразить развращенность натуры своего персонажа. Акцентируя же его звериные черты, художник имел в виду, что герой картины недалеко ушел от животного.

В этот самый момент Рэдиган и заметил куб. Хэрроу сидел спиной к широкому панорамному окну, а перед Рэдиганом, расположившимся напротив, открывался прекрасный вид на канал. Сначала он подумал, что это солнце каким-то необычным образом отражается от поверхности воды. Но потом понял, что кубообразный сгусток света — самостоятельное явление. Оно висит в воздухе над берегом и постепенно становится все плотнее, обретая пугающую осязаемость.

— Имея дело с исчезнувшей расой, которая обладала телепатическими способностями и умела перемещаться во времени, — продолжал бубнить Хэрроу, — мы постоянно сталкиваемся с неразрешимыми загадками и парадоксами. История марсиан фантастична. Она включает в себя события, которые произошли спустя тысячелетия после того, как были описаны, равно как и события, которым еще только предстоит случиться. Это летопись, рассказывающая о людях, живших на миллион лет позже или раньше себя самих. Раса бессмертных смертных, которая, исчезнув, появляется снова и снова. По сравнению с ними мы — краткосрочное явление. И мы, такие, какие есть, не сможем понять их искусства, если не дадим полную свободу воображению. Возьмем, например, эту полуобглоданную кость на картине. Естественно, это символ. Но символ чего?

Радиган с усилием оторвал взгляд от куба.

— По-моему, это просто бедренная кость какого-то доисторического марсианского зверя, — сказал он. — Только и всего. Хотя это может быть все что угодно. Планета, например, если включить воображение. Или даже Солнечная система…

Рэдиган был слишком озабочен, чтобы продолжать беседу об искусстве. Ему не терпелось выпроводить Хэрроу, спуститься вниз и осмотреть куб. Во-первых, это скрасило бы ему скучное утро, а во-вторых, он не хотел ни с кем делиться открытием.

Наконец Хэрроу понял, что его анализ творчества Псоманки никому здесь не интересен, раскланялся и отбыл…

Сейчас, стоя на берегу канала, Рэдиган жалел, что не остался дома. Сидел бы себе в шале и спокойно смотрел на куб с веранды, а полицейские тем временем разбирались бы, что это за штука. Должно быть, решил он, его скука слишком уж сильная, возможно, даже нездоровая, если ей удалось подвигнуть его на такую потенциально опасную миссию. Но на самом деле Рэдиган хотел просто отвлечься от той жути, которая только что украсила его коллекцию. Вот и ухватился за первую попавшуюся возможность.

Пути назад не было. Ради остатков чувства собственного достоинства он должен был идти вперед. И он пошел, хоть и неохотно. Яркий цвет куба резал глаза. Рэдиган опустил взгляд на поросшую мхом плитку, выстилающую берег канала, и поднял его, только когда приблизился к неизвестному объекту. Цвет куба заметно поблек, зато обрел стабильность, которой не было прежде. Он как будто возвращался в реальность, которую на время покинул.

Куб оказался совсем не таким большим, как можно было подумать. Говоря по правде, он был такого размера, чтобы в нем мог свободно поместиться один человек. Человек — или марсианин…

За прозрачными стенками куба возникла тень. Постепенно она начала обретать форму. С каждым мгновением она становилась четче, плотнее, материальнее…

Заработала ветродуйная машина, и хрустальные деревья, вздохнув, затрепетали с легким звоном. По поверхности воды канала побежала голубая рябь, как мурашки по коже. Внезапно Рэдигану захотелось повернуться и сбежать — нет, взлететь вверх по зелено-голубому холму, в безопасное и надежное укрытие, в свое шале. И забыть навсегда ужасные мысли, которые неотвратимо вползали в его мозг. Но он не мог сдвинуться с места. Он стоял, беспомощно раскрыв рот, охваченный страхом и почти лишенный рассудка.

Он так и стоял, когда Псоманка спокойно вышел на берег из машины времени. В руках у него были разборный мольберт, палитра и кисти.