Импрессионисты: до и после

«Когда я открываю глаза, я должен вздохнуть, так как то, что я вижу, противно моим верованиям, и я должен презирать мир, который не подозревает, что музыка – это еще более высокое откровение, чем вся мудрость и философия; она – вино, воодушевляющее к новым произведениям, и я – Вакх, который готовит людям это великолепное вино и опьяняет их дух…» – писал Бетховен.

Э.А. Бурдель. Луна 1908. Частная коллекция

Для Бурделя: «Искусство – это голос Вселенной».

В 1910 году на лекции в Гранд Шомьер художник сказал:

«Все искусства имеют между собой точки соприкосновения, они взаимопроникают друг в друга. Слушая недавно восхитительное трио Бетховена, я подумал, что на этот раз я слушаю скульптуру. Так же, как у Бетховена звучат три музыкальных голоса, подчиняясь законам его гения, так же и скульптор стремится свести воедино планы, профили и соотношения масс. Вторая часть трио закончилась, но я, целиком ушедший в себя, все еще продолжал слышать ее. И я слышал ее, когда синтезировал законы моего искусства. Я слышал ее всегда».

…Бетховен идет навстречу буре.

…Он слышит шум улиц и площадей, миллионноустые крики толп народа. Ураган разметал гриву его волос, свет молний озаряет его лицо. Нас овевает дыхание героя. Так скульптор воплотил мечту Роллана.

Не надо забывать, что эта скульптура создана в самый разгул модернизма на Западе. Бурдель и его искусство стояли как утес среди мутных волн абстрактного экспрессионизма. Ваятель видел крушение всех своих идеалов в пластике, музыке, культуре. И в 1914 году он создает еще один шедевр.

«Смерть последнего кентавра».

Оборвался последний аккорд лиры.

Угасла мелодия…

Обескровленные, бессильно откинулись сильные руки, упала на плечо голова последнего кентавра.

Скорбен его лик. Заломлены брови. Остро обозначились скулы, запали глазницы.

Смерть неумолимо витает над человекозверем. Но еще живы звуки, не заглушенные предсмертным стоном.

Кентавр еще жив, он еще тщится встать.

Увы, усилия напрасны. Мы словно ощущаем последний роковой трепет жизни, бегущий по могучему торсу.

Еще бьется сердце, еще вздрагивают мышцы, но глубокая тень, запавшая в прорези рта и в провалы глазниц, обозначает неумолимую смерть.

Бесконечно трогателен прощально-призывный жест руки, возлежаще0й на лире. Кентавр как бы завещает людям борьбу.

С чем?

С уродством?..

Или он пытается остановить неумолимо приближающуюся тьму?..

«Бюст Анатоля Франса». 1919 год. Скульптор создал его на пороге шестидесятилетия. Этот портрет как бы впитал весь огромный опыт, всю любовь автора к человеку, творцу.

На нас глядит эпикуреец и скептик, великий мастер слова, создатель нетленных ценностей…

Э.А. Бурдель. Анатоль Франс 1909. Музей Орсе, Париж

Время согнуло некогда гордую голову, надавило на покатые плечи, посеребрило непокорный ежик волос, глубоко пробороздив морщины, резче обозначило складки у рта.

Но время бессильно перед силой души Франса!

И наш взгляд прикован не к приметам старения писателя: мы как бы не замечаем одряхления тела, нет, мы зрим огненную, полную лукавства, иронии, жизнелюбия душу; она в глазах, внимательно вглядывающихся в самую вашу суть.

Ваятель настолько точно обозначил бугристую структуру черепа мыслителя и писателя, что мы почти физически ощущаем титаническую работу мысли, скрытую под этим могучим полушарием.

Мы словно ждем, что сейчас скажет нам Франс, что раскроет этот пронзительный и одновременно добрый взгляд.

Портрет Франса – плод гигантского труда ваятеля.

Десятки сеансов, сотни часов анализа, синтеза, вдохновенного творчества стояли на пороге рождения этого шедевра.

В своем творении мастер воплотил всю мощь, всю глубину своих великих предшественников – Пюже, Гудона, Родена.

«Мое всегдашнее недовольство собой, – рассказывал художник, – глубоко трогало Франса. Как-то утром великий писатель явился ко мне. “Смотрите, Бурдель”, – сказал он с таинственным видом, вытаскивая из кармана пальто одну из самых знаменитых своих книг. И он стал перелистывать ее страницы, испещренные помарками, вставками и карандашными пометками… А затем, наклонив ко мне свою высокую фигуру, проговорил: “Лишь глупцы уверены в своем совершенстве”».

«У современной скульптуры, – писала Вера Мухина, – два ствола, дающие соки своим более молодым ответвлениям, – Бурдель и Майоль, два полюса по темпераменту, пластической форме: один – пафос огня, другой – дышащее спокойствием море. Форма Бурделя не проста и не плавна; она вся комками, глыбами. Он, как вулкан, который властен сделать с землей что хочет – деформировать ее или строить по своему желанию. Предмет для него только предлог, повод для творчества. Его образы всегда напряжены, как тетива у лука, он их мучает, гнет, укладывает в нужные ему рамки; движения его фигур доведены до предела, никогда, впрочем, не доходя до срыва или слома».

Вся тайна экспрессии и могущества искусства Бурделя – в чувстве гармонии, великолепном знании и безмерном труде.

Впрочем, никто лучше его самого не скажет об этом: