Импрессионизм. Основоположники и последователи

«Подсмотренное» становится рассматриваемым.

Мгновенный взгляд на человека, воссоздание общего посредством частного — конечно же, прерогатива Дега, Серов куда более традиционен. Но жест времени Серов воспроизводит весьма точно. Это особенно ощутимо при сопоставлении с тогдашней русской литературой.

В начале того самого 1887 года, когда Серов завершает «Девочку с персиками», Чехов публикует рассказ, носящий по странной прихоти судьбы название «Верочка». Герой, «вспоминая впоследствии о хорошенькой Верочке, не мог представить ее без просторной кофточки, которая мялась у талии в просторные складки и все-таки не касалась стана, без локона, выбившегося на лоб из высокой прически, без того красного вязаного платка с мохнатыми шариками по краям, который вечерами, как флаг в тихую погоду, уныло виснул на плече Верочки… От этого платка и от складок кофточки так и веяло свободной ленью, домоседством, благодушием». Дело, разумеется, не в некоторых и весьма поверхностных чертах сходства персонажей, а гораздо более — в присущих «каждой эпохе осанке, взгляду и жесту» (Бодлер), а самое главное — в том, о чем современный Чехову критик, анализируя стилистику писателя, сказал: «Это соединение психологической и внешней манеры (курсив мой. — М. Г.) и составляет, по-моему, оригинальность и прелесть молодого автора»^[348]. Чехову было тогда двадцать семь, Серову — двадцать два. И волшебное сочетание «психологической и внешней манеры» все более входило в русскую культуру как важнейшая часть художественного мышления Новейшего времени.

Вряд ли стоит видеть в тонкой словесной ткани Чехова нечто, что позволило бы говорить об «импрессионизме в русской литературе». Новое видение, умение показать целое через часть (pars pro toto) в русской литературе культивировалось еще Толстым — достаточно вспомнить «тяжелую походку» и «лучистые глаза» княжны Марьи, «белые сплошные зубы» Вронского, «энергическое пожатие руки» Анны Карениной. Чехов менее настойчив, его детали не повторяются. Но система приоритетов, устремленность к выделению характерного, деталь, точно работающая на главную мысль текста, — все это позволяет говорить не об импрессионизме, но лишь о поэтической роли красноречивой детали, о значимости намека, подтекста, о том, что сближается с импрессионизмом, затрагивая его лишь по касательной.