Я зарываюсь носом в серый пушистый шарф и разглядываю сверкающие огни города. Лондон почти не изменился. И в то же время он стал больше, опаснее… страшнее. Была ли я рада, что вернулась в Англию? Я усмехаюсь, проезжая мимо любимого паба. Ярко-красный фасад, встроенный в скучный английский дом, зеленая дверь и надпись «Пэтти энд Бан». Все же некоторые вещи остаются неизменными.
Я беру еду навынос, прихватив картошку для мистера Морриса. Наконец, сердце успокаивается, и я снова могу нормально дышать. Бургер оказывается просто отменный. Такой, каким я его помню: говяжья котлета, три ломтика сыра, мало кетчупа и много горчицы. Эта Пэтти определенно знает толк в бургерах.
Мама с сестрой жили в Белгравии – центральном районе Лондона, в шикарном белоснежном таунхаусе, который был давно нам не по карману. Но когда миссис Рид умела правильно расставлять приоритеты?
– Катерина, ты приехала! – Мари сидит в гостиной, обложившись учебниками. Она явно готовилась к экзаменам, хотя на ней надет строгий серый костюм, словно она собиралась ужинать с премьер-министром Великобритании, а вовсе не со своей сестрой.
Мы виделись совсем недавно: Мари прилетала в Ванкувер во время ее летних каникул. Но, обнимая сестру, я все равно осознаю, насколько же сильно я соскучилась.
– Почему ты так одета? – спрашиваю я, стягивая с себя пальто.
– Мама забронировала столик в «Ормер Мейфор», – Мари поправила свои светлые волосы, которые я растрепала своей пятерней. – Ты не знала?
Конечно же, нет. Если бы знала, то сразу бы отказалась.
Показываться в элитном обществе сплетников и настоящих заноз в заднице – последнее, что я собиралась делать в день своего приезда. Однако маму это, по всей видимости, не заботило.
– Ты приехала! – восклицает миссис Рид, спускаясь по витой лестнице. Ее обесцвеченные волосы идеально уложены, а худую фигуру обтягивает черное платье-футляр. Она целует меня в обе щеки, и я заставляю себя не морщиться от сладкого запаха ее парфюма. – Боже мой, ты выглядишь просто отвратительно, Катерина.
Я пропускаю мимо ушей ее комментарий по поводу моей внешности. В конце концов, она никогда не была мной довольна. А мне, в свою очередь, были всегда безразличны ее оценки.
Ну почти всегда.
– Твой самолет сел четыре часа назад, что ты делала все это время?
– Пробки, – вру я, обнимая Мари за плечи. – Я не собираюсь ужинать сегодня в «Ормере», мама. У меня был десятичасовой перелет и все, что я хочу, – это принять горячий душ и побыстрее заснуть.
Ее губы складываются в одну тонкую линию:
– Это не обсуждается. Тебя не было почти семь лет! Мы обязаны показаться все вместе сегодня. Всей семьей.
Я выгибаю бровь. Семьей, значит.
– Во-первых, я никому ничего не обязана, – говорю я безразлично. – Во-вторых, завтра у нас будет отличная возможность показаться на благотворительном вечере. Поэтому прошу меня извинить, я устала.
Я уже было двинулась в сторону лестницы, как в холле дома раздался ее недовольный голос:
– Кэт, ты же прекрасно знаешь, твоя репутация…
Я резко оборачиваюсь и перебиваю ее:
– Я знаю, мама. И мне нужно время, чтобы подготовиться к завтрашнему вечеру, –
На ее красивом лице отражается неуверенность, но спустя недолгую паузу она все же кивает.
Сердце вновь начинает колотиться, стоило маме в очередной раз напомнить мне о вещах, которых я всячески старалась избегать.
Я устало смотрю на свое отражение в зеркале. Непослушные волосы светло-русого оттенка, чересчур бледная кожа, серые глаза и темные круги под глазами из-за ночной работы над дипломом. Мне и вправду стоит отдохнуть, если я хочу произвести на друзей отца хорошее впечатление.
«Если это вообще возможно», – гадко шепчет подсознание.
Но я уничтожаю все сомнения в зародыше, с час стою под обжигающе-горячим душем и, забравшись под хрустящее белое одеяло, засыпаю.
Нет.
Я была в ужасе.
Мне страшно.
Высокие столетние деревья тянутся к темному небу, пока я, борясь с горящими легкими, продолжаю бежать. В темной чаще шотландского леса, сквозь которую едва проглядывает луна, наверняка водятся опасные хищники. И тем не менее на меня наводит ужас лишь один – тот, что гонится за мной.
По моим щекам текут слезы, я захлебываюсь ими, не сбавляя бешеного темпа.
Я не осторожничаю, пока несусь на всей скорости, стараясь часто менять направление.