Импринт

Выражение лица Кастила становится озадаченным, когда я со всей силы отталкиваю его и отхожу назад.

– Что это, блядь, только что было? Не отталкивай меня, Катерина. Никогда.

Он делает шаг ко мне, и я чувствую, как мои внутренности рушатся и разбиваются о землю. Атмосфера резко меняется, превращаясь в ужасный, пугающий хаос.

Я поднимаю руку.

– Не подходи ближе.

Кастил останавливается на месте, его челюсти сжимаются. На несколько долгих секунд между нами повисает тишина, душа меня не хуже отвратительного осознания.

У Кастила начинает вибрировать телефон, но он не обращает на него никакого внимания, продолжая напряженно всматриваться в мое лицо. Пока за звонком не следуют десятки уведомлений, а потом еще и еще.

Когда Кастил, наконец, читает сообщения, я сразу понимаю, что он знает.

Осознаю по черному взгляду, направленному прямо на меня.

Его тату. Его главная цель. Он хочет найти тех, кто скрыл убийство его матери. Для всего мира Каролин Сноу – сумасшедшая женщина, которая покончила с собой в собственном доме.

Но это ложь. Ужасная, наглая, отвратительная ложь.

Я месяцами ждала этого момента, когда меня наконец настигнет возмездие, которое я заслужила.

И вот этот момент настал.

Наверное, это справедливо, что я в одночасье лишусь того, что мне дорого.

Меня всю трясет, пока дыхание становится механическим занятием: за ним приходится постоянно следить, чтобы не забыть сделать новый вдох и новый выдох.

– Ты знала, что твоя мать подделала документы о смерти Каролин Сноу? – его голос становится ледяным, а мышцы напрягаются, будто кровь застывает в его венах.

Я несколько раз сглатываю, затем смотрю на свои ноги, прежде чем сосредоточиться на нем:

– Ты обещаешь, что выслушаешь меня?

– Я, блядь, уже делаю это, Катерина.

Кастил ловит меня за локоть, и я позволяю себе запомнить это прикосновение. Его запах, его голос, его.

– Я повторяю свой вопрос. Ты знала?

– Я… я догадывалась.

– Ты догадывалась. Ты и дальше предпочла бы держать меня в неведении?

– Нет… – мой подбородок дрожит, а по щекам безостановочно катятся слезы. – Конечно, нет. Эти мысли съедают меня заживо.

Его лицо ожесточается, пока он нависает надо мной подобно Мрачному Жнецу. Правильно. Все так и должно быть.

Ненавидь меня.

– Выкладывай, Катерина.

В его пристальном взгляде больше нет знакомых мне проблесков эмоций. Там пустота – такая же, как у его отца.

– Она пришла ко мне вся в слезах, – тихо отвечаю я. – Я знала, что мама с кем-то встречается. Она всегда с кем-то встречается, но я и подумать не могла, что это будет твой отец. Три года назад это тоже был Уильям – я узнала его голос, он звонил ей в ту ночь…

Его пальцы впиваются в мое тело: твердые, неподвижные. Густая тишина пронизывает воздух, переплетаясь с напряжением и кипящим насилием.

– Продолжай.

– Мама никак не могла успокоиться. Я никогда не видела у нее такой паники, даже после аварии, – меня всю трясет, но я держусь за его прикосновения. – Она все говорила и говорила о том, что ей нужно пойти в полицию, что ей нужно признаться… Она… рассказала мне про женщину, сплошь покрытую синяками и порезами. И что, вероятно, ее избили до смерти. И что она…

Закрыв глаза, снова возвращаюсь в тот день.

Как делала это сотни раз в своих кошмарах.

– Я должна сделать это. Я должна сделать это, – ее тело раскачивается как маятник из стороны в сторону. Влево, вправо. Влево, вправо. А затем ее лицо бледнеет, превращаясь в скальп мертвеца. – Кому ты звонишь, Катерина?

Я дала ей несколько успокоительных, но она никак не приходила в себя. Очевидно, что ей нужна была помощь.

– В скорую.

Она выбивает телефон из моих рук и мою щеку обжигает от боли. Я растерянно прикладываю ладонь к лицу, не веря в то, что мама только что меня ударила.

– Нет! Он узнает! Он…

Анна оседает на пол, захлебываясь в новых порциях рыданий.

– Кто узнает? – мой голос спокоен, несмотря на панику, я пытаюсь имитировать тон моего психотерапевта. – Мама, расскажи мне.

– На ней было так много синяков и порезов… Она никак не могла получить их во время падения. Возможно, ее избили до смерти…

Ее тихий шепот приводит меня в ужас.

– Мама… О чем ты говоришь?