Импровиз. Надежда менестреля

Во всяком случае, горожане перешучивались с ополченцами и с наёмниками, махали руками, провожая в дорогу. Женщины улыбались, «строили глазки», кидали солдатам яблоки и свежевыпеченные булочки. В Вожероне царил дух настороженности, но не страха, лёгкой неуверенности, но не отчаяния.

Рота Стальных Котов квартировалась на западной окраине города. Они заняли конюшни одного из зажиточных торговцев, который пропал без вести пару месяцев назад, в самом начале мятежа, и несколько домов, примыкающих к ним задними дворами. На вопрос, куда подевались их хозяева, лейтенант сделал загадочное лицо и, улыбаясь, ответил, что им сделали предложение, от которого нельзя отказываться. Наёмники разломали несколько сараев и хозяйственных пристроек, вытащили строительный мусор и получилось достаточно место для размещения повозок, запасов огненного зелья и даже палаток. Поскольку в городе оставалось не так много «стальных котов», большинство которых патрулировали окрестности и составляли костяк гарнизонов захваченных мятежниками фортом, все помещались и даже место оставалось.

Здесь чувствовался порядок и строжайшая дисциплина. Часовые в начищенных кирасах и шлемах с плюмажём на входе во двор и рядом с некоторыми из палаток, где очевидно хранились бочонки с порохом. Чистота. Корзины и бочки строго в ряд. Даже телеги стояли так, что ни одно дышло не высовывалось вперёд.

Выбежавшие дневальные по конюшне приняли из рук приехавших поводья и увели лошадей в стойла.

Навстречу гостям из распахнувшейся двери появился высокий пран с отменной выправкой. Тёмно синий камзол с желтоватыми кружевами на обшлагах выглядывал из-под кожаного потёртого колета. Такие на северном материке назывались «бычьими» и шились из дублёной кожи, которая защищала от рубящих и приходящихся вскользь ударов шпаги. Военные использовали их, как лёгкий доспех, или пододевали под кирасы. На поясе у прана висела тяжёлая шпага медным, позеленевшим от времени эфесом. Реналле она напомнила ту, которую вручил её сыну пран Гвен альт Раст перед отъездом из Аркайла. Не парадная игрушка, а настоящее боевое оружие. Лицо воина наискось перечёркивала чёрная повязка, закрывавшая правый глаз. Но она отнюдь не уродовала его. Напротив, в сочетании с каштановыми чуть вьющимися волосами, остроконечной бородкой с заметной проседью и подкрученными усами, он выглядел крайне привлекательным. Благородная седина напомнила Реналле о менестреле, покинувшем родину этой весной. Наверное, они были приблизительно одного возраста с шагавшим ей навстречу праном. За сорок, но меньше пятидесяти. К этим годам мужчины достигают в жизни всего, чего хотели и могли. А кому не удалось, значит, так ему и оставаться неудачником и тряпкой до самой смерти. Никогда ему не командовать солдатами на поле боя, не вести в сражение галеру или каракку, не покорять толпу музыкой, не стать советником герцога или великого князя, не отправиться посланником в далёкие земли. Остаток дней проведёт он на вторых ролях, и то, если более удачливые и смелые захотят что-либо поручить.

Для кого-то возраст зрелости и мужества, а для кого-то — утраченных надежд и растоптанных мечтаний.

[1] Эскадрон — подразделение тяжёлой кавалерии в Аркайле, Кевинале, Трагере. В разные времена эскадрон состоял от 120 до 500 всадников.

Глава 4, ч. 2

Дорога от замка Дома Ониксовой Змеи до Вожерона заняла три дней. Вне всяких сомнений, всадники налегке проделали бы этот путь гораздо быстрее, но телега с телом Толбо альт Кузанна сильно их задерживала. К концу дороги дня от мертвеца стало ощутимо попахивать. Лейтенант Пьетро посетовал на жару и на отсутствие знающего алхимика, который мог бы приостановить разложение трупа. И рассказал Реналле о том, что в древности люди знали множество способов бальзамирования покойников. Ведь не секрет, что погибших полководцев всегда привозили, чтобы похоронить в усыпальницах рядом с великими предками. Зачастую очень издалека. А браккарцы и по сей день, по мнению кевинальского наёмника, не утратили это знание. Но так это ж браккарцы, у них всё не как у людей… А так тело знаменщика просто плотно обернули льняной тканью, пропитанной лавандовым маслом, сколько нашлось в замке праны Нателлы. Получилось вполне сносно. Даже курносая веснушчатая Марша, которую Реналла взяла с собой выполнять обязанности служанки и камеристки, не жаловалась, хотя сидела на расстоянии вытянутой руки от трупа и постоянно косила в его сторону круглыми от испуга глазами.