Импровизация на тему убийства

– Какую правду?

Мое сердце забилось, но телефон молчал. Наконец Вика отозвалась:

– Так вы ничего не знаете? Вы должны знать, в какой семье живете!

И тогда Вика предложила мне взять у нее запись свидетельских показаний человека, обвиненного в смерти Оксаны Сухаревой. Я бросилась одеваться, но в дверях столкнулась с мужем, вернувшимся домой раньше времени. Он морщился от боли, а в руках держал непочатую упаковку спазгана.

Едва глянув в мою сторону, Сухарев почти прошептал:

– Воды… налей, пожалуйста…

Глава 22

«Лично я с этой гниды кучу бабок срублю!..» – Голос человека звучал так, будто он смущается диктофона, но изо всех сил пытается этого не показать. Кое-где ощущалась наигранность: я – тяжело пострадавший, но мужественный человек, я слаб, но горд, я имею право требовать и от своего не отступлюсь. Виктория тоже присутствовала на записи, то есть было ясно, что именно она держала диктофон. Бажова не задавала вопросов, такой необходимости не было, но по редким возгласам можно было догадаться и о ее эмоциях.

«…Невиновного человека в тюрьме держать – это по каким правам? Я отсидел десять лет, здоровье угробил. Ты знаешь, что это такое, когда болит все? Я уже импотент в сорок четыре года! Он заплатит мне за все…»

Кажется, парень не справедливость доказывать собрался, а просто хотел денег.

«…И кашляю. Туберкулез, значит. А ранение, а ожоги? Я тяжелобольной человек.

Мне-то не пять лет дали, а десятку, но я, хоть душа моя была вся рваная, все сердце источено тоской по дому родному, держался. Не скандалил, как другие, ни слова в ответ на оскорбления никому не сказал. Меня так друг научил перед тюрьмой. Он-то отмотал, сколько и не живут! Ты, говорит, не урка, не выдюжишь, если терпеть все не научишься. Да и другие люди кое-чему научили… Ну, не о том я рассказать хочу.

А засудил меня ни за что муж убитой. Я его и не видел до суда ни разу. Знал, что Оксанка замужем, что он какой-то там богатый козел, но видеть – не видел. А чего мне на него смотреть? Где он и где я? У него небось и хата путевая, и тачка крутая, а у меня – ноль.

Я ж почему с Зиной-то связался? Мне ж жить негде стало. Родный папа подженился, а его дура меня невзлюбила. Обычно бабы меня любят. Я не урод и даже ничего себе, а когда до секса доходило – так визжали просто! (Вика кашлянула, словно пытаясь как-то закамуфлировать эту подробность рассказа. Надо сказать, что у нее не получилось.) Это сейчас – я визжу, потому что ничего не могу. А виноват он.

Когда папина дура меня погнала, я сначала не расстроился. Даже решил, что пусть живут себе вместе. Я молодой и не пропаду. Найду общагу, даже лучше будет, чем при папе. Он не любил, чтобы бабы ко мне разные ходили. Может, странно это, ведь от них только польза была. Каждая думала, что женюсь я на ней, поэтому, как вылезет из постели, на кухню топает и там порядок наводит. Нет, бабы – смешные в целом. Подцепишь какую в пивнушке, ничего не обещаешь, ни жениться, ни детей крестить, а она уж думает, что мужа нашла… (Раздался такой звук, будто кто-то ногтем постучал по столу, на котором лежал диктофон. Я представила себе, как Вика жестом указывает рассказчику, что запись не стоит засорять подобной информацией.)

…А папа моих баб не любил. Говорил, что это не дело. Надо жениться, в семье жить. Он-то с мамой двадцать лет прожил, пока она не умерла. Рак. Он очень убивался, а потом нашел себе новую жену. Ну, дуру эту. И вроде опять любовь-семья. Хотя он о любви никогда не говорит, но я-то видел, что присох он к своей Тоне. Да пусть, она к нему нормальная, не то что ко мне. Сейчас они так и живут. Я ж с тюрьмы к ним приехал. У дуры – истерика! Уголовник, орет, детей порубит! А дети-то – два лба здоровенных. Амбалы. Я перед ними – задохлик. Еще и со здоровьем погубленным. Это не моего отца дети, а ее – от первого мужа.

Отец все-таки оставил меня на неделю и сказал своей, чтоб заткнулась. А теперь я у подруги живу.

А все начиналось не так плохо. Даже хорошо. Я как от отца ушел, так сразу к Зине попал.

Приехал к другу, Витьку, он на другом конце города живет, в частном секторе. У его матери большой дом свой, вроде на двух хозяев. Я позвонил, сказал, что приду, он сказал, что дома будет. Но сбежал. Просто не хотел, чтобы я у него пожил. Да пошел он!

Я постучал-постучал в калитку, а потом понял, что он меня кинул. Козел. Тогда я пошел вдоль улицы, стал думать, что теперь делать.

Пару домов прошел и увидел бежевую иномарку у одной калитки. Сразу подумал, что машина красивая. Из нее две бабы вышли – тоже ничего из себя. Одна молодая, с черными волосами. Так глянула в мою сторону, я аж опешил – с чего так строго? А вторая – старая, но такая, нафуфыренная. Обе высокие, стройные, в джинсах. Старая, конечно, чуть толще была.

От меня до них было все-то метров двадцать, пока я дошел, молодая из багажника выбросила две огромные сумки, прыгнула за руль и мимо меня погнала. Старуха осталась возле сумок. Увидела меня, сразу так вздернулась, вроде выпрямилась, волосы откинула и улыбочку состроила.