Импульсивный роман

Потому сейчас, завив волосы на щипцах, хотя и знала, что к вечеру, к поезду, они разовьются, Антонина Алексеевна отправилась искать цветы и пробродила якобы в поисках бесцельно по городу почти весь день. Встречая знакомых, останавливаясь с ними надолго, видела удивленные взгляды, но никому ничего не объясняла. Даже на прямые вопросы — что это с ней — не отвечала, почувствовав сладостность тайны.

Наконец и цветы были куплены, и она сидела снова на своей кухне и смотрела на часы, которые показывали, что скоро она увидит сестру и должна будет говорить с нею. О том, о чем ей не хочется говорить и что не хочется вспоминать. Сестра была совсем чужой, то мгновение пришедшей молодости ушло, и, наверное, навсегда. Теперь она снова была просто пожилой женщиной, бабушкой, погруженной в повседневные заботы, вырванной из них насильственно, против ее желания, и потому не испытывающей к сестре ни унции нежности.

В трамвае, когда она ехала на вокзал, настроение ее вдруг изменилось в лучшую сторону. Ей стало приятно думать о том, что она встречает родную сестру, а не подругу дочери, и не родственников зятя, и не кого-нибудь еще, не имеющего к ней особого отношения. Она стала внезапно хозяйкой. Дома ждал ее и сестру ужин, который она сготовила по своему вкусу, а не сообразуясь с чьим-то и не припоминая, кто что любит. Квартиру она прибрала так, как того хотела, а не как советовала дочь или соседка. Она сорвала с мебели чехлы, которыми ее закрывали от пыли, моли и других врагов. Она сняла с полированного столика красивую прозрачную заграничную салфетку, которую подарила дочери подруга, живущая третий год в одной из стран Африки. Дочь постелила эту цветастую, красивую, но явно кухонную пленку на полированный журнальный столик. Антонина Алексеевна сегодня была полной хозяйкой в пустой и непонятно и неясно теперь, чьей квартире. Сегодня и еще, может быть, завтра. А там приедут дочь с зятем, внук, и она снова переберется на кухню, хотя никто ее туда не загоняет. Глядя на проходящих людей и отмечая знакомые лица, Антонина Алексеевна подумала, что вполне возможно предложить Эве остаться здесь, а может, та и едет сюда с этим. Может быть, стоит им поселиться вместе и так уж и жить до конца дней, не думая ни о дочери, ни о зяте, ни о внуке. Тут же она даже сплюнула про себя, до того грешными и дурными показались ей эти мимолетные мысли. Вот что приходит человеку в голову, когда он свободен от работы. Что бы ни было, как бы ни было, но до конца своих дней она должна быть с семьей, которая от нее и изошла. А не кидаться за неизвестной сестрой куда глаза глядят. Как же велико притягательное влияние Эвы, если даже после такого забвения она все еще для Антонины Алексеевны — Эва, Эвочка, сестра.

Но вот и вокзал. И не стало места мыслям. Одно только томительное волнение затопило ее, и на ослабевших тяжелых ногах в лакированных блестящих после касторки туфлях заковыляла Антонина Алексеевна к пути, где вдали показался поезд, который вез такую пропавшую и ненужно нашедшуюся сестру. Антонина Алексеевна встала в сторонке, отяжелевшая, не толстуха, скорее коренастая, со смешными полуразвившимися седыми, а точнее, сивыми волосами, в сиреневом с серым крепдешиновом коротковатом (окоротила-таки ночью!) платье. Немолодая, обычная до зевка чья-то бабушка встречала родственников на маленьком вокзале (новый, большой, строился рядом), мяла в руках ремешок когда-то модной красивой лакированной, теперь потрескавшейся сумки.