Инь и Ян

Открывается левая часть сцены. У стола Фандорин и Диксон. Справа входит Маса, видит доктора, замирает в нерешительности, потом достаёт свой свиток, тушечницу, кисть и быстро пишет сверху вниз, постепенно разматывая свиток.

Диксон: …Я сделал autopsy. Исследовал желудок. Следов яда нет. Разорван сердечный мускул, как я и предполагал. Нездоровая диета, много брэнди. (Пожимает плечами.) В бутылке брэнди. Хороший. Никаких примесь.

Фандорин: Значит, версия отравления не подтверждается. Что ж, слава Богу.

Маса отрывает кусок от свитка, с поклоном подаёт Фандорину. Тот проглядывает.

Фандорин: Со суру то, ано отоко-о синрай-дэкинай на. Карэ-но хэя-э иттэ, рэй-но бин-о тотте кои. Дзибун дэ бунсэки-о яру.

ДОКТОР: Никогда ещё не проводил analysis в таких условиях. Тесно, мало свет. Бутылка упала, разбилась, но я всё-таки взял проба брэнди. Прямо с пол.

Фандорин: И отлично сделали. Иканакутэ ии. Бин-о ковасита-ттэ. Муко-дэ матинасаи.

Маса кланяется, выходит.

Диксон: Ну вот. Как видите, убийство is out. Осталась только кража. Могу я спросить, кого вы подозреваете?

Фандорин (рассеянно): Простите? А, я об этом ещё не думал.

Диксон: Как так? Но веер необходимо найти!

Фандорин: Где вы научились русскому?

Диксон: О, я всю жизнь путешествую. У меня principle: знать язык страны, в которой нахожусь. Я могу говорить (загибает пальцы) французский, немецкий, итальянский, испанский, португальский, польский, арабский, шведский. Всюду жил, всюду лечил.

Фандорин: И на востоке?

Диксон: О да! Я могу говорить хинди, урду, малайский, даже суахили! Я жил два год Восточная Африка.

Фандорин: Поразительно! А в Японии бывать не приходилось?

Диксон: Нет.

Фандорин: Но по-японски тем не менее знаете.

Диксон: What?

Фандорин: Перестали понимать по-русски? But nevertheless you do know Japanese. Когда я сказал Mace по-японски, что не доверяю вам и чтобы он сходил за флягой, вы немедленно заявили, что фляга разбилась. Что из сего следует? Несколько выводов, а именно (на секунду задумы вается) восемь. Вы хотели избежать повторного анализа. Это раз. Стало быть, сказали мне неправду – в коньяке яд. Это два. Разбить или выкинуть флягу вы не догадались – иначе не заявили бы столь поспешно, что она разбита. Это три. Да если и разбили, для анализа много жидкости не нужно – хватит крошечной капельки с пола. Молчите? Хорошо, продолжаю. По-японски вы понимаете, а значит, про Японию тоже солгали. Это четыре. Вы там были, и, кажется, я догадываюсь, с какой целью. Покойный Сигизмунд Борецкий рассказывал мне о конкурентах, тоже охотящихся за волшебным веером. Вы ведь из их числа? Это пять. И сюда, в усадьбу, вы попали неслучайно. Узнав, кому достался веер, тоже перебрались в Россию. Ждали своего часа. А тут кстати и объявление в газете (показывает свиток, полученный от Масы). Это шесть. В этом свете смертельная болезнь Сигизмунда Борецкого выглядит крайне подозрительно. Я буду требовать эксгумации. Это семь. А уж то, что вы отравили Казимира Борецкого, и вовсе не вызывает сомнений. Это восемь. Таким образом, я обвиняю вас в двойном убийстве!

Во время этого монолога Фандорин наступает на Диксона, а тот пятится вглубь сцены.

Диксон: No, for God's sake! Я не убивал мой patient! Я… я просто плохо его лечил! За это можно отобрать мой doctor's license, но я не убивал! И Казимир Борецкий убил не я!

Фандорин: Вам будет трудно опровергнуть улики. Пойду, займусь коньяком.

Поворачивается спиной к доктору.

Диксон: Не надо улики! Я знаю, кто убивал! Я скажу, я всё скажу!

В это время тень в окне, на которую зрители давно уже перестали обращать внимание и считали неодушевлённым предметом, оживает. Вспышка, выстрел, тень исчезает. Фандорин спиной к окну, и поэтому не сразу понимает, что произошло.

Доктор с криком падает. Фандорин бросается к нему.

Фандорин: Что? Молния? (Нагибается, хва тает доктора за плечи.) Кровь! (Втягивает но сом воздух.) Порох!