Инь-Ян

Урок был сорван, а лично я пожертвовал индейскому воину-герою восемьдесят пять копеек мелочью. Сбежав с остальных уроков (какие могут быть уроки, когда коварные бледнолицые продолжают мучить несчастных индейцев?) Пашка и я, с письмом и деньгами заметались по городу не зная что с ними делать и как их отправить. Подумав двинули в обком партии. Сначала в здание нас не пускал дежурный милиционер, мы громко возмутились, на крики вышел серьезный в строгом костюме дяденька. Когда он нас внимательно, не перебивая выслушал то брови у дяденьки взвились вверх как красные знамена на первомайской демонстрации, а реснички маленьких глазок ошалело захлопали. Письмо и деньги коммунистическая партия в лице дяденьки брать у нас отказалась. Зато дяденька ласково поинтересовался как нас зовут, где мы учимся и как фамилия классного руководителя. Потом дяденька пообещал, что к нам и за нами придут. Нам было по пятнадцать лет. Понимая, что срыв контрольной и бегство с уроков даром для нас не пройдут, мы с горя двинулись в магазин. Там купили «огненной воды» – бутылку самого дешевого плодово-ягодного вина и из горла давясь крупными судорожными глотками опустошили всю емкость, она между прочим была 0.75 мл. Не просто так выпили, а за грядущую победу краснокожих. Потом пошли в кино смотреть вестерн производства ГДР, там выпили ещё и осоловели. Короче мы пропили и прогуляли общественные деньги – двенадцать рублей пятьдесят восемь копеек, и по пьянке потеряли письмо.

Зато на следующий день наш директор и классный руководитель получили от всех существующих тогда местных комитетов благодарность за отлично поставленную работу по воспитанию учащихся в духе пролетарского интернационализма. За прогул уроков и срыв контрольной работы нас амнистировал лично директор школы. Письмо было написано заново и проверено учительницей английского языка, а пропитые деньги мы вернули обществу разворошив собственные копилки. Деньги и письмо, торжественно на собрании были переданы пришедшему в школу товарищу из Фонда Мира, их дальнейшая судьба мне неизвестна. А к Пашке, который к тому же и похвальную грамоту от райкома комсомола получил, насмерть прилипло имя: Дакота. О Пашке – Дакота написали статейку в местной газете, потом ее в сокращенном варианте опубликовали в центральном органе. Фразочки в статейке были такие, что Вашингтон должен был содрогнуться от ужаса, а статуя Свободы рухнуть с постамента от стыда. Статейку Пашка тогда так часто цитировал, что я до сих пор помню отдельные пассажи: «Гневно заявляют советские школьники: Руки прочь от борца за права угнетенного народа … На собраниях дети собирают помощь и пишут письма мужественному борцу … Еще одно гнусное преступление американского империализма …» Для Пашки обретенная слава и вообще всё это дело закончилось хреново. После окончания школы он с комсомольской грамотой, двумя газетными вырезками, с надеждой в сердце и верой в светлое будущее, бросился на штурм московских твердынь. В МГИМО ему прямо намекнули на свиное рыло и калашный ряд, а когда он не понял, завалили на первом же экзамене. В отчаянии Пашка обратился к Дружбе Народов. Патрис Лумумба не захотел видеть в своих интернациональных рядах, чрезмерно славянское курносое Пашкино лицо. В университете «Дружбы народов имени Патриса Лумумбы» его завалили в очередной раз. Разочарованный в интернационализме и социальной справедливости вернулся Пашка домой. Но Родина его не бросила и не забыла. Напоминая ему о своей любви, она вызвала его на свидание, прислав ему повестку.

Пока мы шли я с пьяным гоготом широко используя матерные метафоры рассказывал Олегу о происхождении второго имени Пашки и последующих событиях. По ходу движения и моего рассказа Пашка комментировал свои неудачи выражениями типа: «Да пошли они все к … Я на их интернационализм положил большой и толстый ….» Но Олегу были «до фонаря» Пашкины проблемы, его волновал совсем другой вопрос:

– А нам в общаге точно подруги будут? – насупившись и крайне серьезно спрашивал он

– Конечно! Ты же со мной идешь! – без тени сомнения фанфаронил Пашка

Младая кровь изрядно подогретая водкой бурлила, расстояние до общаги мы преодолели в рекордно короткие сроки.

Добрая слава студенток мединститута оказалась недоброй и сильно раздутой. Сначала нас не хотели пускать в общагу. Толстая тетя – вахтер грозила нам милицией и несокрушимо стояла на своем посту, преграждая путь к чувственным радостям плоти. Ну это не то препятствие, которое может остановить молодую страсть или одуревших от водки наглых рекрутов. Втроем обходим общагу и лезем в первое же открытое окно на первом этаже. Упорно сопя и по товарищески помогая друг другу влезли в комнату. Торт был помят, бутылки целы, одежда перемазана мелом. Осторожно осмотрелись, а куда это мы влезли? Как сейчас помню, что это была не освещенная бытовая комната и из сумрака тихий женский голос спросил:

– Дакота, это ты? В гости? – и сразу дал практичный совет, – Пашенька иди прямо по коридору, по лестнице на второй этаж, наш номер – двести тринадцатый.