— Осторожно открыв его, он разложил у края покрывала следующие предметы серебряный зажим колпачок Вечного желания серное Кольцо похоти обработанной лекарствами Ленты Желания яшмовое кольцо для пениса возбуждающие похоть притирания татарский любовный колокольчик.
— Ну, как тебе нравятся мои приспособления для блуда? — спросил он.
Она почти утратила дар речи и не могла ничего сказать, лишь откинулась на подушку, являя собой картину страха и предвкушения. Рот ее приоткрылся, дыхание участилось. Руки ослабли, но колени уже поднимались в воздух. Укрепив серебряный зажим на Яшмовом Черенке, on смазал его притиранием и расположился между ее колен. Оценив положение кратким нажатием на Нефритовые Врата, он отодвинулся и добавил серное кольцо, а также желтоголубую ленту. Усилившись таким образом, он с трудом вошел в Павильон Удовольствий, сразу заставив ее вскрикнуть от боли и наслаждения, как будто лезвие все глубже и глубже вонзалось в нее».
Традиционный обычай «удержания цзин» (семени) с помощью метода прерванного сношения имел в глазах китайцев кроме его предполагаемого терапевтического и омолаживающего эффекта и два иных преимущества. Этот метод позволял китайцу продлевать сношение, и когда ему приходилось распределять свои усилия между несколькими любовницами, важно было не изнурять себя непрерывным семяизвержением. Этой техникой отнюдь не пренебрегают и современные восточные любовники; китайцы и японцы по-прежнему обладают уникальной репутацией за их изысканные и продолжительные любовные игры.
Практика «продленного сношения», занимающая час или два, имела и социальный аспект, часто заставляя партнеров в процессе полового акта заниматься и другими делами. Жизнь в Китае всегда была социально ориентирована, причем как стремиться к уединению, так и ожидать его соблюдения можно было лишь в самых минимальных дозах; присутствие посетителей в спальне не вызывало того замешательства, которое оно вызвало бы в других странах. Соответственно и занятый правитель, чиновник или торговец, имевший обычай часами проводить время в обществе любовниц, был в состоянии усердно заниматься делами. Как в романах, так и в придворных записях приводится немало случаев, когда мужчина для подписания бумаг не отстранялся от женщины, а обсуждение срочных дел с приглашенными сопровождалось время от времени движениями корпуса, чтобы убедиться, что эрекция еще не закончилась. Характерной чертой эротических гравюр эпох Сун, Юань и Мин было присутствие служанок, либо поглаживающих своих господ, либо предлагающих освежающие напитки во время паузы при «продленном сношении». Пользовались также популярностью занятия любовью на свежем воздухе, особенно жарким летом, и в литературе описано не только немало забавных сцен под сенью деревьев, но и веселая пикировка между совокупляющимися парами и прохожими по ту сторону стены сада.
Другие звуки в подобные моменты мог издавать «бирманский бубенчик». Этот пустой серебряный шарик размером с ягоду помещался во влагалище перед сношением, и вследствие странного воздействия тепла и движения на находящуюся внутри «бубенчика» маленькую дробинку было слышно постоянное позвякивание. Другая разновидность этого приспособления содержала каплю ртути и крохотный «молоточек». Два таких «бубенчика», обернутые в вату, часто помещались под большие половые губы и весело позванивали, когда любовники начинали движения. Эту игрушку любили также лесбиянки. Ее внедрение вместе с другими приспособлениями при длительном использовании вызывало иногда деформации малых половых губ и растяжение клитора. Средневековые китайские книги по медицине описывают жалобу, характерную для наложниц, обойденных вниманием мужчин. Она обозначена термином «возгордившийся клитор», это один из признаков «гаремной нимфомании» («вэйтунши»).
Эта очаровательная терпимость по отношению к большинству человеческих слабостей не была, однако, всеобъемлющей. Среди немногих, к которым относились с отвращением или враждебностью, были те, кто имел репутацию лицемеров или людей, склонных к притворству. К этой категории относились монахи и монахини. Китайцы не были религиозными, по крайней мере в общепринятом смысле, и буддийские монахи вызывали как презрение, так и недоверие, особенно у непримиримых конфуцианцев, считавших их пришельцами с Запада[36]
. Однажды численность таких «чужаков», требовавших привилегий в силу принадлежности к монашеству, достигла полумиллиона, что вызвало появление таких едких стихов, как «Зловредность монахов и монахинь» («Сэнни нехай»), принадлежащих кисти Тан Иня (XVI в.):