In the Deep

– сцинтиане, баронианцы. Люди. Оптика «Нигоки» беспощадна. В прицелах оптических радаров плыли тела. Некоторые – в облачках собственной крови, некоторые – в струях смерзающегося газа, а некоторые еще и двигались. Ну, я видела смерть пилотов – тяжеловооруженных мужиков в скафандрах, я резала капсулы и «линейками» расстреливала спасательные боты пиратов. Но как-то так… Знаете, что самое страшное в этом во всем? Это космос. Они не кричали. Они просто извивались, корчились – и все это в тишине. А еще там, за облаком пара и обломков, сияли какие-то две звездочки – и вот они меня добили, потому что так нельзя: распухающие тела, судороги, неф, оказавшийся нелегальским, – и вот эти две чертовы холодные игрушки. Говорят, я вернулась на Токио с седой прядью. Черт его знает, может, и так. Может, и так. Я дважды стояла у дверей мнемотехников, потому что такие воспоминания нам разрешают менять. Почему не вошла? А черт его. Я пробовала рассматривать фотографии, по кадрам изучала запись бойни, я жрала литрами кофесинт, чтобы не спать всю ночь. Я сделала почти все, но не чувствовала того, что должна была. Раскаяния. /"Боже, я не хотела"/. Страха. /"Как мне теперь жить?"/ Сочувствия. /"Они мучились»./ Вины. /"Они умерли из-за тебя. Сдохни, сука"/. Психодинамик вообще страшно удивился, когда я ему изложила суть проблемы, этот мудак сказал, что мне радоваться надо. Я сказала, что сейчас достану скорчер и проверю, буду ли я чувствовать вину за его смерть. После работы я полюбила сидеть в парке. Вся эта голографическая фальшивка меня не интересовала – меня интересовали люди. Скольких и как именно надо убить, чтобы что-то почувствовать? Может, лучше сразу ребенка – и им и обойтись? А хватит ли? Меня готовили с детства, меня, совершенного пилота для нового поколения кораблей. Сингл-класс – это вам не консервные банки с сотнями балбесов на борту. Это ты и космос – один на один. Вокруг тебя пустота, целое испытание для разума, на тебе тысячи тонн брони, топлива и стволов, а впереди дичь с контрабандой, потому что в этом драном мире всегда кто-то хочет урвать и не делиться. /"Ты моя умничка"/, – сказала мама. /"Я тобой горжусь"/, – сказала мама. /"Твой отец был великим человеком"/, – сказала мама. Она всегда что-то такое говорила, и плевать, что я – офицер с высшим доступом – так и не нашла в базах ни одного выдающегося человека по фамилии Ленгли. Наверное, если бы мама не сошла с ума, выдумала бы что-то о партеногенезе. Я сидела в парке, смотрела, как нарисованное солнце блестит сквозь нарисованные деревья, и думала о том, кто я. Безотцовщина, гражданка третьего ранга, рыжая коза. Подданная Первого Гражданина Лоренца. Капитан фрегата «Нигоки». И просто кукла. Я ведь когда-то плакала над вьюнцом, уколовшим лапку. Смешной такой волосатик был. И рисовала я только в теплых тонах. И по курсопрокладке не любила решения, где требовалось жертвовать экипажем, даже разрыдалась над задачей, в которой не было иного ответа. А еще я ломала руки на атлетике. В смысле, спарринг-партнерам ломала, потому что я лучше их. Ну, и спасательные капсулы я тоже расстреливала без особых сантиментов. Потому что они проиграли, vae victis – и все дела тут. /"Ну и где ты теперь, Аска? Кто ты?"/ Прав господин психодинамик Бюлов. Жить да радоваться: устроила случайный геноцид – и ни в одном глазу. Подумаешь, четыреста девяносто три живых существа. *** Я стояла перед дверью шефа и тянула руку к ручке. Даже когда я войду туда, еще не поздно все отменить: можно ведь сказать, что зашла просто так, ага. Конечно, я у шефа в любимицах еще с космоходного. Опекун, наставник, обаяшка. И не надо вот этого. Женщиной я не с ним стала.

– Разрешите?

– А, Аска. /"А, Аска»./ Все как всегда. Всего лишь еще один день.

– Ты садись.

– Спасибо, Кадзи-сан. Улыбается. Он чертовски обаятельно улыбается, от такого тлеешь еще долго после того, как улыбка ушла, и нет ее в помине. Хотя когда это у адмирала Редзи Кадзи, юного гения и героя, не было улыбки? Аж огорчать его жаль.

– Я вот по какому поводу. Он еще улыбается. В кабинете витает тонкая нотка одеколона – что-то такое на грани фола, знаете, когда начинаешь думать, а не женщиной ли тут дело пахнет. Здесь есть серверный шкаф – пол-Галактики в полутораметровом ящике. Есть модель «Тикондероги», на которой Кадзи снес полфлота сцинтиан, – какой это был маневр, закачаешься… Это, словом, кабинет шефа – без двух минут бывшего шефа. /"Никаких двух минут, соплячка"/.

– Вот. Я потянулась через стол, но он уже все понял, потому что бумажки тут были только одного вида. Пусть и редко такое писали.

– Аска… Ну вот. Все.

– Это из-за того инцидента?

– Я так не могу, Кадзи-сан. Ему – можно. Остальным – хрен. Он думает. Ему сейчас тяжело. Или нет? Может, он уже все просчитал, а сейчас смотрит с такой тоской, чтобы потянуть время, и на самом деле прикидывает, как он меня раздевает. /"Ну, давай, Аска, накрути себя. Давай»./