Иначе - смерть! Последняя свобода

— Возможно. Сначала публикация. Потом провокация — против меня.

— Не понимаю.

— Понимаешь. Ты ж у нас прозаик, как нечаянно выяснилось, «инженер человеческих душ». Кроме того, специалист по почеркам.

Что-то мелькнуло в зеленых блеклых глазах, как будто понимание. Наконец-то!

— В общем, свидетельницей вашей встречи с Праховым явилась Марго.

— Леон, переключайся на детективы, — посоветовал издатель со своей обычной усмешечкой: он уже почти ожил. — «Доходней оно и прелестней».

— О доходах мы потом поговорим. Шестого августа, опять-таки по телефону, ты условился прийти вечером к Марго.

— И какая ж домработница на этот раз…

— Слышала твоя жена.

— Исключено! — бросил Гриша. — Она работала в саду, я видел из окна.

— Ага! Значит, звоночек был.

— Всего один. Из издательства.

— И через два года ты помнишь, что тебе звонили…

— Помню.

Странный разговор, странные, не идущие к делу подробности. А он продолжал как для протокола:

— Я положил трубку и пошел к калитке за почтой, по дороге с Аленькой двумя словами перебросился, переговорил с почтальоншей о «Вечерке», которую уже третий день…

— Не морочь ты мне голову!

— Аленька не могла слышать разговор по телефону!

— А чего ты волнуешься? Какие такие издательские тайны…

— Она не могла…

— Она слышала и сама нам сказала об этом. Вась, подтверди.

— Леон, Алла просила…

— Теперь можно.

— Ну-ка, договаривайте!

— Алла знала про твое свидание. Она была у нас на даче в десятом часу…

— Мистика!

— У вас куда ни ткнись — мистика. Ее видели, да она и сама призналась. Только умоляла не говорить тебе.

— Так какого ж… ты говоришь?

— Теперь можно, — повторил я.

— Ты ее уже похоронил?

— Не я.

Он опять нагнулся подтереть невидимый прах. Что он тут замывает у порога? От темно-красных пятен зарябило в глазах.

— Почему ты нам раньше не открыл дверь?

— Я был потрясен.

— Шуршал тут и скрипел?

— Леон, вспомни Марго и твое состояние тогда.

— А мне тебя не жалко.

Он опустил глаза.

— Я-то помню, я на озеро не бегал и рубашку не замывал, и с поэтессами не путался!

Тут я поймал себя на «праведном пафосе» и замолчал. А он ответил как ни в чем не бывало:

— Полотенце забыл, рубашка намокла.

Разговор переливался из пустого в порожнее. Я знал, что он врет, и он знал, что я это знаю (слишком долго мы друг друга знали — двадцать пять лет!). А доказать ничего нельзя: во всех трех случаях нет состава преступления. Инфаркт миокарда и два исчезновения — неподсудные, с вещами и документами.

Где ж захоронены мертвые? Адский секрет, мне не разгадать.

— Откуда ты взял деньги на издательство?

По его лицу прошла тень.

— Леон, ты злоупотребляешь моим терпением в такую минуту. Уходите! Я буду обзванивать родных и друзей.

Черта лысого он будет обзванивать! Нет — разгадаю, нет — докажу. Все маньяки должны быть заперты по своим камерам.

Перед уходом я прошелся по комнатам, заглянул в чулан и кладовку, включая свет (хозяин-скряга — следом, аккуратно выключая). В кабинете поинтересовался рассеянно:

— Куда «творчество» дел?

— Сжег! — ответил он не моргнув глазом; но глазки заблестели.

— Ишь ты, Гоголь! Такую уйму папок?

— Всю прозу сжег.

— Рукописи, Гришенька, не горят.

— Рукописи — нет, а папки горят.

— Где?

— Что?.. А, за домом.

— Паленым не пахнет, — констатировал брат.

Мы уже стояли на крыльце. Я предложил:

— Пойдем-ка, Вась, глянем, что там за пепел. А ты звони, звони, всех бесов обзванивай.

— Ничего там нету, — бросил Гриша торжествующе. — Мусоросжигалка герметическая.

— Какая еще…

— Американская. Мощная система.

Глава 22

Никакого пепла не было — ни «литературного», ни «другого». Не было ничего. Мощная система, герметическая, безотходная. На всякий случай мы с Василием (Горностаев засел в доме) обшарили весь участок, теплицы, сараи, гараж — мертвого тела также не было. А ночью мне снился процесс расчленения трупа: охотничьим ножом отсекается нога — и в пасть мусоросжигалки; отсекается вторая — и в пасть; отсекается рука… Само Небо не выдержало такого надругательства (над моими нервами) — и я проснулся (или сменил сновидение) в преисподней: в жутком синем свеченье и грохоте кто-то пробежал по саду, цокая копытцами…

Господи, я сразу понял: по пророчеству Ольги, началась гроза. Хоть потоп, только б прервать кошмар, в котором я — я лично! — резал живое трепетное тело, приговаривая: «Огонь сильнее».

В очередной грозной вспышке проявилось «надгробье» на моем столе на фоне серебряной листвы сирени. Я нащупал кнопку настольной лампы — шиш! Электропроводка спасовала перед небесной стихией. И вдруг вскочил с кушетки: нет, не во сне послышался мне дробный топот! — выскочил в прихожую. Равномерный Васькин храп из спальни на миг согрел душу. Надел плащ, вышел на терраску. Не только потопа — дождя еще не было.

Стремительные сполохи, взрывы и ворчанье. И опять шаги. На этот раз медленные, тяжелые, где-то в отдаленье. Обильные травы заглушили бы… кирпичная дорожка! Меня потянуло в черную сердцевину сада.