Иная сила

— О нет, разумеется. Документами, — спокойно ответил фон Штраубе. — Существуют родословные свитки династии Меровингов, сохраненные в праведном королевстве Септимании [Септимания — существовавшее доVIIвека н. э. королевство на юге нынешней Франции. Короли Септимании числили себя потомками царя Давида и Иисуса Христа], затем попавшие к катарам [Катары (они же по названию одной из своих крепостей — альбигойцы) — населявшие Лангедок приверженцы вероучения, осужденного Ватиканом как ересь. ВXIIIв. Были поголовно уничтожены в результате предпринятого против них крестового похода — так называемой Альбигойской войны], а затем сберегаемые тамплиерами; по этим свиткам с точностью выводится, что сия династия происходит от потомков Спасителя, прибывших в Галлию из Палестины. До поры то было известно многим, но после изничтожения тамплиеров стало тайным достоянием Мальтийского ордена, взявшего под покровительство мой род. Ибо происхождение моего рода от Меровингов подтверждается весьма легко — сохранившимися церковными записями.

По ходу его рассказа глаза Бурмасова все более расширялись. Затем, после изрядно затянувшейся тишины, он через силу произнес:

— Так это же что выходит… Это выходит, что я по происхождению рядом с тобой — как мой крепостной человек Тишка рядом со мною, Рюриковичем… Э, да что я пустое-то говорю!.. Это ж выходит, ты… Уж не знаю, что тут и молвить!.. А я, выходит… — неожиданно вывел он для себя, — получаюсь по всем статьям иудою!

Фон Штраубе удивился:

— Ну уж это-то почему?

— А потому!.. На чьи деньги против тебя смертные сети плетут, как не на мои, проигранные мерзавцу (теперь-то ясно, что мерзавцу!) Извольскому?

— Да ты же в том не виновен.

— Виновен, не виновен — пускай Господь разбирает. А мое дело — вину сию искупить! — сказал Бурмасов решительно. — Я тебя теперь должен во что бы то ни стало от всех злодеев сберечь! И сберегу! Жизни своей не пощажу — а сберегу! Вот тебе слово князя Бурмасова, и подлец последний буду, если слово не соблюду!..

Внезапно на фон Штраубе опять снизошло наитие. Какой-то совсем другой человек (но он отчего-то знает, что это тоже Бурмасов, хотя и совсем, совсем иной Бурмасов), одетый необычно, как никто нынче не одевается, при необычно ярком свете, льющемся не от свечей, а от каких-то стеклянных кругляшков, вот так же точно обещает его во что бы то ни стало сберечь… Нет, не его — кого-то тоже другого, тоже необычно одетого, однако почему-то он, фон Штраубе, соединяет этого человека с собой…

А затем этого кого-то — не то его, не то не его — накрывает черной водой, и единственный пробивающийся сквозь ее толщу свет — это свет звезды, единственной звезды на далеком небе…

Он провел перед глазами рукой, и видение исчезло. Но теперь он знал, что когда-то, может быть через сотню лет, все будет именно так. Ибо все во времени повторяемо. Только еще будет звезда по имени Полынь, взирающая с небес на окровавленную и разоренную, уж не эту ли самую, огромную и непонятную страну?.. [Об этих событиях, относящихся уже к началуXXв., см. в романе В. Сухачевского «Завещание императора» из серии «Тайна»].

Между тем Бурмасов — не тот, из видения, а нынешний, в гвардейском мундире Бурмасов, взволнованный, уже вышагивал по комнате взад и вперед.

— Итак, — сказал он, — пора сделать резюмацию. Три силы ведут охоту на тебя, и мы их все три высчитали, как я полагаю, верно. — Князь стал загибать пальцы. — Офицеры-заговорщики — это раз. Франкмасоны — это два. Enfin [Наконец (фр.)]— некая пока непонятная сила, как-то связанная с твоим Орденом. Что ж, коли они охотники, то и мы не лыком шиты! Свою охоту начнем!.. У нас, правда, в России говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. А ежели сразу за тремя — то тем паче, надобно полагать. Посему устремляться за ними следует поочередно. И начинать с самого неловкого — чтоб хоть тут уж верная фортуна была. С кого ж мы в таком случае начнем?

Фон Штраубе пожал плечами:

— Мы же не знаем никого… Хотя, впрочем, одного знаем — этого твоего инкогнито из ресторации, масонского, как ты говоришь, фельдмаршала.

Бурмасов, однако, покачал головой:

— Нет, до этой дичи добраться больно уж будет нелегко, то не заяц, а самый что ни есть матерый волчище, оставим-ка его так что на опосля. А начнем-ка мы лучше вот с кого — с этих твоих орденских братцев… Стыдно при тебе верным словом их и назвать…

— Ты их все-таки подозреваешь? — спросил фон Штраубе. — По каким резонам?