– Разве я ошиблась? – Бессмысленность разговора начала меня утомлять. Но в этом все дипломаты: измотают, а после навяжут, что хотели. А ты бы и рад отказаться, но сил на сопротивление не осталось.
– Нисколько. Его светлость действительно хочет вернуть вас в Тарин…
– Нет! – не дослушав до конца, отказалась я и спрыгнула с подоконника.
– Майя, вы не дослушали, – недовольно напомнил мне собеседник. – И надеюсь, вы больше не станете оскорблять меня своим недоверием. Я не стал бы рисковать жизнью того, кто оказал мне неоценимую услугу.
– Продолжайте. – Я в прямом смысле взяла себя в руки, обняв свои плечи и опершись о стену. – Чем на этот раз будут приманивать?
– Вы поедете в Тарин как мой представитель. Теперь, когда мы не входим в состав империи, все прежние договоренности нуждаются в переработке. Для восстановления экономических отношений между княжеством и империей в Тарин отправляется наша делегация. И, предвосхищая вопросы: нет, провести все этапы переговоров на нашей территории император отказался.
– И Разетти настаивает на моей кандидатуре в числе ваших представителей?
– Примерно. – На мой вопросительный взгляд князь добавил: – На этом настаивает император.
– А что вы получите, если отправите меня туда? Раз уж сам, – я хмыкнула, – император просит. Торговые льготы?
– Все может быть. Но вы получите несомненно больше.
– И что же получу я?
– Возможность вернуться к прежней жизни.
Осень в Тарине подходила к концу. Все меньше носов показывалось на улице. Все сильнее кутались прохожие. Все крепче была радость уличных торговцев, вынужденных тратиться на аренду. И только дети весело бегали по улицам, прыгали в лужи, обдавая все вокруг мутными брызгами. Мелких не заботили ни крупные капли дождя, забегавшие за шиворот, ни мокрые ноги и замерзшие пальцы, ни политическая обстановка и лично его величество. Хотя последнего они любили: даже за самую мелкую монетку с профилем монарха можно было купить что-нибудь сладенькое.
Мне сладкого не хотелось, как и кислого, и соленого, и горького… Мне всего хватало: на посольской кухне готовили на любой вкус. Вот и сейчас я сидела на подоконнике второго этажа представительства, потягивала согревающую настойку и заедала дольками апельсина. Глава миссии, барон Шарский, час назад отбыл на переговоры. Без меня – я мрачно отказалась, не желая пока переступать порог посольства.
Что бы ни говорил князь, а в великодушие Дайрина я не верила: скорее, в расчет и рассудительность. Бывшее начальство могло отложить свою месть, но отказаться от нее вовсе… Это было не в его правилах.
А потому, уткнувшись лбом в холодное стекло, я смотрела на улицу.
Посольство располагалось в хорошем районе: криминальные элементы здесь появлялись разве что в зданиях и были приглашены лично послом, как я. На улице, у входа, дежурили гвардейцы: два с нашей стороны, княжеские подданные, два – с противоположной. Эти уже были таринские и давно знакомые с местными торговцами. Каждые два часа к ним выбегал кто-то из лавочников и приносил перекус. Не проскользнешь…
Сказать, что мне не хотелось выйти на воздух и пройтись по окрестностям, значило соврать самой себе. Тарина мне не хватало. Даже странно, страна, где меня ждали с раскрытыми кандалами, где ничего хорошего со мной не произошло, где каждый день последнего года мне приходилось от кого-то скрываться или кому-то врать… Мне не хватало ее в теплой и уютной княжеской резиденции. Она была мне чужой, золотой клеткой, где жить можно вечно (если не выгонят), но жизнь ли это?
Нет, гордыня все же – мой грех. Иначе как бы его светлости удалось убедить меня вернуться в Тарин? Гордыня… Мне было любопытно взглянуть на проигравшего Дайрина, дернуть за несуществующие усы принца и снова оставить этих двоих в дураках. И я это понимала. Понимала, а потому сидела третий день в посольстве и не высовывалась, как бы мне ни хотелось прогуляться по ночному городу, пройтись по старым местам и навестить Райда. Поговорить хоть с кем-то, кто не станет коситься и шептаться за спиной.
Кем я только не успела побыть в глазах прислуги за эти три дня: любовницей барона, увлечением князя, сосланным за провинность, шпионом, присланным докладывать о перемещениях делегатов, и почему-то художницей. Последнее заставляло меня хихикать, вспоминая выходившие из-под моих рук шедевры. Если кто-то и разглядел в них произведения искусства, то я опасалась спросить, какого именно. Хотя слугам многого и не требовалось, чтобы сделать далеко идущий вывод.
Хлопнула дверь посольского кабинета. Бодрый голос барона окликнул служанку. Торопливо забегали внизу, начиная сервировать стол. Я вздохнула и, подхватив блюдо с апельсинами, направилась к себе. До обеда оставалось еще полчаса (за меньший срок накрыть на двенадцать персон не успеют), а потому я планировала отсидеться в комнате.
Не тут-то было.
– Жаклин, вы не видели Майю?