От ног герцогини к самому подножью аналоя расстелился широкий ковёр. Она растерянно оглянулась на Жиля, но тот, лишь улыбнувшись, крепче взял её за руку — и повёл, повёл…
И только когда её лба коснулась дымка фаты, украшенной бутонами флердоранжа, «невестиного цвета» — она всё поняла. И задохнулась от счастья.
На синем бархате блестели сапфиритами и алмазами венчальные кольца. На ресницах невесты застыли сладкие слёзы. А Жильберт д’Эстре крепился изо всех сил, чтобы не расцеловать её раньше времени.
Пока Бенедикт обращался к молодым с напутственной речью-благословением, брат Тук, расчувствовавшись и вздыхая, присел на одну из свободных скамеек у входа, где уже пристроился маленький старичок в скромном одеянии послушника. Как уж тут он оказался — непонятно, должно быть, служил здесь же при храме, и остался посмотреть на венчание высочайшей пары. Что и говорить, зрелище трогательное и возвышенное… Только как этот почтенный старец сумел не поддаться, когда Тук старательно отводил глаза гостям, дабы те на время вообще забыли о герцоге с герцогиней? Видать, набрался святости здесь же…
Старичок улыбался и кивал. И шептал чуть слышно:
— Вот и славно. Славно. А то как же без благословения… Так-то, дети. Счастье — оно неведомыми тропами ходит, и не всегда прямыми… Что ты хотел спросить, сын мой?
Брат Тук не сразу понял, что вопрос обращён к нему.
Но старичок обернулся к нему — и вокруг белоснежных седин заблистал и лишь теперь чётко обозначился тонкий ободок нимба.
— Отче… Серафим, — робко, совсем на себя непохоже, молвил Тук. — Скажи, кто о н а? Что внучка Жанны-девы — знаю, но ведь и Жанну кто-то на свет произвёл! И ведь не смертная женщина… Почему сам Папа так стремился её увидеть? Почему в Ватикане хранятся, как святыни, образцы их крови? Кто она?
— Ангел, — кротко ответил Серафим Эстрейский. — Хорошо, что в жилах её есть и кровь человеков, ибо тяжек дух земли тем, кто рождён от небожителей. Потому-то матушка Жанны-девы не могла с ней оставаться. А ваша герцогиня… останется с вами надолго.
— А я всё гадал… — растерянно ответил монах.
Подняв сухонькую руку, старец благословил сперва его, а затем, издали, и молодых издали.
Особым зрением, которому обучают много лет, брат Тук узрел, как вокруг золотокосой головки, украшенной белыми цветами, символами невинности и чистоты, воссиял такой же тонкий ободок святости…
Когда брат Тук очнулся — дедушки рядом с ним уже не было. Лишь со старинной иконы, писанной на деревянной доске греческим манером, знакомо блеснули синие очи.
— Вот оно как, — только и сказал монах. — Вот оно…
— Я зсссаметил…
Даже в человеческой ипостаси в речи Старого Герцога нет-нет, да и проскакивали шипящие звуки. Что поделаешь, не так-то просто отвыкнуть от многолетней привычки…
— Я зсссаметил, сын мой, что ты не особо жалуешь сссвою драконью форму. Почему?
— Не хочу привязываться, отец. Хоть раньше я не представлял жизни без неба — но вот омтался без него и без магии — и ничего, выжил…
На любимой Мартиной поляне расположились оба герцога Эстрейских — бывший и нынешний. Только в этот раз здесь был накрыт небольшой столик под старым вязом, и пузырился в стаканах весёлый сидр — любимый напиток Карла Великого и, как оказалось, Старого Герцога.
— Но так ты продлишшшь свою жизнь, и надолго. Время, как ты уже, должно быть, понял — самая главная ценность для хорошего государя, ибо его всссегда не хватает на задуманное; а ты — хороший государь, я уже убедился в этом. Горжусь тобой, сынок…
Мужчины отсалютовали друг другу кубками.
— Я помню, что в облике зверя мы не старимся, — отвечал Жильберт д’Эстре. — Но, видишь ли, отец… Не так давно я понял одну простую вещь. Бессмертие без Марты мне не нужно, ибо оно бессмысленно.
Старый драконид одобрительно улыбнулся.
И вновь наполнил опустевшие кубки золотистой пенящейся влагой из объёмистого кувшина.
«Прекрасный душевный порыв, сын мой», — подумал он. «Но придёт время — и ты поймёшь, как понял не так давно и я, что есть в этой жизни нечто, за что стоит держаться, право же, стоит… Небо и… внуки. И кому, как не деду, поведать им о прошлом, разъяснить настоящее и помочь заглянуть в будущее? А заодно — помочь влюбиться в небо».
…Персонифицированный Дух Гайярда поглядывал на понимающих друг друга без сов мужчин и довольно жмурился. Наконец-то всё идёт как надо. Души прекрасной Эстер и белокурой Мартины, встретившиеся на небесах и решившие свести своих детей, теперь спокойны. Пришлось, правда, ему изрядно попотеть: связаться с камнями и замка де Бирса и самого Сара, чтобы те, насколько могли, оберегали будущую невесту… Очень дорогую для Гайярда невесту! Правда, духи Сара старенькие, приходилось их то и дело будить, а на расстоянии это тяжело… И, увы, пришлось терпеть эту гнусную Анну, а всё ради того, чтобы однажды заменить её другой…