Иная судьба

— Ну, почему же, — отозвался Кифаред. — Они есть, отец. Просто за несколько десятков стадий отсюда. И не на том побережье.

— И ты полагаешь, что можешь истребить их самостоятельно?

Сребролукий рассмеялся — мелодично, будто кифара прозвенела.

— Не считай меня глупцом, отец. Я полагаю, что сумею с ним договориться. Как ты считаешь — будет благосклонен Климен Милостивый к тому, кто спас его войска? Кто сверг сумасшедшего тирана, который собирался его убить?

— Мой брат не знает, что такое милость.

— Но часто играет в нее. А в такое время, когда вот-вот война с Флеграми… союзниками не разбрасываются.

Ну, надо же, какая любовь к заговорам — и от кого научился в спину лупить, от дядюшки, что ли? Второй раз вот уже…

Второй раз неудачно.

С чем вору-Климену повезло, так это с детьми. Арес, Ифит… хоть бы одного такого. Может, нужно тщательнее выбирать женщин — не зря же он, Зевс, на Геру заглядывался.

Ты хотел выманить меня с Олимпа, сын? Узнал, что вернулся мой вороватый братец, бросился искать его милости и свергать меня, понимая, что иначе можно и головы лишиться. Выманил, отнял трезубец… даже, наверное, план составил: приблизиться к Климену, потом ударить в спину, когда будет момент…

Решил даже действовать без ненадежных союзников, как в тот раз.

Только вот всё не можешь перебороть искушение — покрасоваться. Поговорить. Историю создать.

Будь ты не Кифаредом, а только лучником, выстрелил бы мне в затылок, добил бы трезубцем — и победил бы. Грязно, низко. Но победил бы. Если чему меня и научил старший брат — бить по-настоящему и не болтая.

— И на что же Климену понадобится такой неудачник? Ты не смог удержать женщину, царство… провалил все свои заговоры.

Бешено блеснули глаза лучника и кифареда. Сжались пальцы на трезубце — вот, сейчас…

— Все ли, отец?

И незримый аэд затянул что-то о сыновьях, которые свергают отцов…

Лучше бы ты пел вместе с этим аэдом, сын. Был бы Кифаредом — не Стрелком. И тем более не метил бы в цари. Пел — а не задавал глупые вопросы.

Потому что у Владыки всегда есть ответ. У меня есть ответ.

Ответ на всё.

Простой ответ, который ложится в ладонь.

Кривой адамантовой ухмылкой.

Рукоятью древнего серпа с пояса.

СКАЗАНИЕ 11. О МНОГИХ БИТВАХ

Я иду — чтоб вернуть. Не вернуться, я знаю, что милость —

Просто звук, погремушка немого шута подле трона.

Я иду — защищать. Потому что такому учился.

Потому что я — мир. Потому что я — слово закона…

А. Порсева

Память — бездонная кладовая. Свалено — своё и чужое, в полусне копаешься, ворошишь, разобраться пытаешься: моё? Чужое?

Кричащее небо — огонь кровавыми каплями медленно стремится сверху вниз, на землю, подальше от летящих скал…

Содрогается земля в судорогах упоения — под тяжестью Гигантов.

Жена с лицом, на котором — брезгливое отчуждение: «Не хочу от тебя детей».

Маленькая, хрупкая богиня распахивает объятия, сгорая: «Ухожу в людские очаги, брат!»

Этого не было, — надрываясь, кричу я. Влезаю в память, судорожно ворошу сваленное, выхватываю торопливо: нет, не было, не то, не мое… Обвиняюще швыряю в лицо тому, в отражениях: вот, смотри, у тебя все было неправильно.

Ага, — кивает тот, и щурится устало, и у него с пальцев капает окрашенный рассветным ихор. А у тебя — вернее некуда.

И швыряет в ответ. Обрывками, ошмётками моей памяти. Откуда мертво пялится отрубленная голова Посейдона. Там лежат безжизненные крылья Таната — раскинулись, рассыпались железными перьями… И тянут ко мне пальцы ледяные воды Стикса, обещая: хочешь исчезнуть?!