Иная судьба

Юнец, — фыркнул Серп под пальцами. Какой-то там Алкионей. Видел в глазах у дочки — остроскулый, черноглазый, сходство какое-то — не уловить…

Может быть, лучники всегда немного похожи между собой.

Особенно такие, которые не промахиваются.

Улыбка небытия внутри, в груди, кажется, потухла. И ослабла неизбывная тяжесть на поясе — померещилась на плече, вместо колчана…

У него Лук Урана, у моей Погибели.

И Серп Крона сомневается там, во мне. Боится. Помнит, что уже проиграл один раз.

Да и вообще — лук против меча…

Глазки Атропос щурятся, следят. Перечеркивают чертог еще одной невидимой нитью — когда я отворачиваюсь от свитка и подхожу к бесконечному, спряденному из многих нитей полотну.

Вглядываюсь — ища не свою нить. А очень на неё похожую — вот оно пошло, чёрное с вкраплениями багрянца, нить нового любимчика Судьбы, так ведь? Нового лучника.

Вьётся буйно и уверенно: нити ничто не помеха! Коснись многих вариантов — увидишь разное: вот Погибель Аида встаёт на Флеграх, позади своих братьев. Вот скользит, свиваясь черными кольцами, к Тартару. Открывает Великую Пасть — и выпускает других своих братьев, которых Гея так жаждала увидеть на воле.

Или нет.

Вот Погибель Аида встречает кого-то… чудовище без Судьбы. Без нити. И сияет ему в лицо усмешкой — и в ответ ей люто скалится Серп Крона. И свивается стрела на тетиве — невесомая, будто оперенная самой Судьбой. И чудовище валится к ногам своей Погибели, и Гиганты ликуют…

Или нет?

Вот ощер Серпа Крона становится на миг ослепительным сиянием — и Флегры падают в прах. Умирают вместе с Геей-Землей, которая поспешила навстречу своим выкормышам. И из праха поднимается единственный лучник — и стрела летит… И гибнут оба — чудовище и его Погибель.

Или…

Призрачных, чуть уловимых нитей — возможных строк в свитке Судьбы — десятки… нет, сотни. Все не пересмотреть, не запомнить. Дробятся детали, меняются местами, мельтешат в глазах — это было? Или это будет? Или это возможно…

— Кронид.

Неотвратимая звала почти ласково. Будто сестра — заблудшего брата.

— Убей Алкионея, Кронид. Ударь его Серпом Крона. Останься жив сам. Этого там нет — среди нитей. Это не было прописано в его свитке.

Ахнули Клото и Лахезис — вцепившись друг в друга мощными лапищами. Мол — подсказка! Да какая! Сестра, да ты что…

Атропка цыкнула мимоходом сперва на них. Потом на меня — я как раз хотел спросить, с чего бы она так щедра.

Потому что попавшим в беду мальчишкам иногда нужно помогать — вот почему. А то они от безысходности способны мир разрушить.

— Не прописано… в его свитке?

— Да. И никогда не было прописано в твоем. Во всех вариантах ты… убиваешь его иначе.

Мы с Серпом пожали плечами. Какой тогда смысл — если это не поможет выполнить предназначение.

Если та, которая усмехается страшнее Серпа Крона из-за чьих-то плеч — все равно останется жить.

— Она тогда умрет для тебя. Только для тебя. И всё кончится… — мойра, видно, хотела сказать — хорошо. Потом передумала, выдохнула: — Правильно.

Серп помалкивал и не собирался щериться в усмешке. С подозрением ощущал чувство, которое дрыгнулось у меня в груди.

Неубиваемое чувство — небось, никаким небытием не выжжешь.

Желание, чтобы всё закончилось правильно.

Чтобы — Погибель мертва, Ананка не властна… Серп? Наверняка ведь он успокоится, основательно прикончив хоть одну Судьбу, а после можно его тоже — как Алкионея…

Прямой путь для Криводушного. Атропос вон глазами блестит, головой качает. Зовёт глупого, заигравшегося мальчишку: куда полез?! Тебе же не по уму…

— Все вы… любимчики. Выродки, которые могут переписывать ее свиток. Рано или поздно — вас заедает гордыня, и вы хотите не просто переписать. Сжечь. Освободить всех и каждого — смертных и бессмертных. Думаете вы, что стоит за таким решением? Что будет, если кто-то из вас сможет убить Судьбу?

— Хаос, — предположил Серп Крона моими губами, улыбаясь едко и сумрачно.

— Хаос недолговечен, Убийца. Он всегда стремится к Гармонии и всегда избирает для неё самый прямой путь. Однажды он породил то, что стало над богами. Главный закон жизни — Неотвратимость. То, на чём держится ось этого мира. Неотвратимость должно что-то воплощать, а на небесах должно быть что-то, что превыше всего. И тот, кто убьёт Ананку, разрушит действующий порядок. Тогда ему самому придётся стать Неотвратимостью. Шагнуть — и занять место на небесах, возле оси мира.

Наверное, подошло бы для кого-нибудь, кого называли безжалостным века назад. Горький смех созрел на губах, скатился — плодом.

Воины всегда смеются горько, когда идут в битвы, где им не победить.

И ещё их иногда озаряют внезапные прозрения.

— Кто был до меня? — спросил я. — До Крона? Кто пытался убить её первым?

Уран, ну конечно. Старик, свергающий в пропасть своих сыновей.

Лучник.

Преданный сыном.

Первый из любимчиков — только вот Ананки ли?

— Он не был с матерью. Он был с… другой.

Имя она не осмелилась произнести. Будто могла накликать.

— Дурак думал возвести на небеса сестру Ананки. Считал, что этим может победить Неизбежность. Что жизнь станет иной…

А Ананка, стало быть, вмешалась. Выбрала себе своего любимчика.

И меч победил лук.