Иная жизнь

Инцидент не вызвал у меня гидрофобии. Скорее наоборот. Дело повернулось так, что в итоге я стал моряком-подводником. А после военной службы занимался подводными наблюдениями через иллюминаторы своего детища — подводной лодки «Северянка», а потом и сквозь стекло маски, плавая с аквалангом.

Упомянув «Северянку», не могу не рассказать о том, что и по сей день не дает мне покоя. Я и мои коллеги в глубинах Атлантики увидели неизвестное существо.

Около четырех часов утра опершись лбом о кожаную подушечку, укрепленную над стеклом иллюминатора, я, неся научную вахту, вглядывался в освещенное бортовыми прожекторами водное пространство. На соседнем посту находился Борис Соловьев. Тишина нарушалась четкими ударами самописцев эхолота и шумным дыханием спящих. В этот момент я увидел «лиру». Иначе и нельзя было назвать медленно проплывшее перед глазами незнакомое животное.

Представьте себе часто изображаемую легендарную лиру — эмблему поэзии, высотой сантиметров в тридцать, перевернутую основанием вверх. Собственно «лира» — это две симметрично согнутые тонкие лапы — щупальца, отливающие изумрудом и покрытые поперечными полосами наподобие железнодорожного шлагбаума. Лапы беспомощно свисали из небольшого, напоминающего цветок лилии, прозрачного студенистого тела с оранжевыми и ярко-красными точками. «Лира» была наполнена каким-то пульсирующим светом, пробегающим от тела по щупальцам. Почти одновременно со мной обнаружил двух «лир» и Борис. Бесполезно щелкнув пару раз фотоаппаратом, заранее зная, что из-за низкой освещенности снимки не получатся, — так, для очистки совести, — мы взяли «лир» на карандаш и сделали несколько зарисовок. Всего до начала дня нам встретилось девять экземпляров. Ни в море, ни впоследствии на берегу в Мурманске и в Москве нам не удалось установить, что же это было. В определителях и справочниках сведения об этом подводном жителе тогда отсутствовали.

Второй раз я тонул в мае 1960-го на Каспии, где в составе научной группы испытывал подводную киносъемочную технику. На десятый день работы я совершал ночное погружение вниз к киноаппарату, закрепленному на глубине 26 метров. Не могу не вспомнить очарование пребывания под водой ночью.

Ультразвуковой рыбоискатель на глубине 25–40 метров обнаружил слой кильки и темной лентой изобразил ее на бумаге самопишущего регистратора. Сейнер застопорил ход. Огромный хобот — гофрированный шланг с укрепленными на конце лампами — идет вниз. И над спокойным морем понесся величественный рокот рыбонасоса. Через пару минут из выходного отверстия потек серебряный килечный ручеек. Подставленные ящики, как в сказке, начали наполняться рыбой. А что при этом происходит под водой, у жерла насоса? Вот это как раз и требовалось зафиксировать на кинопленку.

Вокруг ламп, где свет сходится с тьмой, выстроившись многоярусными и ровными, как на параде, рядами, движется килька. Если смотреть сверху, то эта карусель почему-то вращается против часовой стрелки. С приближением к лампам порядок движения нарушается, становится хаотичным. Возле отверстия рыбонасоса килька, как бы загипнотизированная светом, беснуется и, попадая в зону всасывания, увлекается потоком воды. Золотое солнце ламп, серебрящаяся килька, затянутые в цветную резину фигуры друзей, зеленый, переходящий в непроницаемую мглу фон — все это создает неподражаемую игру красок, света и теней. Но красота — красотой, а оборачиваться назад, в темноту, не хочется. Хочется плавать рядом со светом. Примерно такое же чувство возникает, когда сидишь в лесу ночью у костра. Любопытно, что рыб, «потерявших голову» от обилия света, можно брать руками.

Со мной в этот раз шли Виктор Фомин и Олег Соколов. На семи метрах болезненно ощущаю, как тонкая пленка резинового шлема втягивается в ушные раковины, вода давит неумолимым прессом. Останавливаюсь, чтобы уравнять давление. Фыркаю носом в маску, чувствую облегчение и пикирую вниз. Метрах на 20–22 — резкая боль в правом ухе. Напрасно пытаюсь оттянуть шлем и впустить воду. Его резина глубоко втянута в мои уши. Перед глазами возникли какие-то бурые потоки, застилающие свет ручных фонарей и ламп, установленных на месте киносъемки. Пелена затянула маску, боль охватила голову. Став незрячим, я по соленому вкусу понял, что маска заполнилась кровью.

Передать на борт обеспечивающего судна команду «Тревога. Поднимайте меня» с помощью сигнального конца я не мог, так как его просто не было. Погружались одновременно три водолаза, и в узком участке три веревки не помогали бы, а мешали. Был только один направляющий становой трос — один на всех. Поэтому главным элементом техники безопасности, кроме квалификации, была надежда друг на друга.

Захлебываясь кровью, я потерял ориентиры. Дыхание сбилось. Пытаясь найти становой трос, я на самом деле уходил от него. Увидев мои пируэты, Виктор почуял неладное и тут же потащил меня наверх. Осторожно, по инструкции, не обгоняя пузырьков воздуха.