Инамората

— Вы сознаете, что Фокс из кожи вон станет лезть, чтобы убрать вас с дороги? — И не дожидаясь моего ответа, продолжал: — Я могу уступить вам свое место за столом во время сеанса, но я не в силах заставить других относиться к вам с уважением. Если эта Кроули хотя бы вполовину столь эффектна, как расписывает Конан Дойл, Фокс поторопится объявить ее победительницей. Если она к тому же и хороша собой, убедить в этом Флинна не составит большого труда. Помните: он должен ублажить еще и своих редакторов, которые мечтают заполучить эксклюзивное интервью с миловидной спириткой. Поэтому, если вы хотите, чтобы это испытание не закончилось прежде, чем началось, вам необходимо заручиться поддержкой Ричардсона.

Я молча выслушал эти наставления, чувствуя, как мой энтузиазм постепенно стихает. Иглы сомнений появились, как рыбешки в лужицах, остающихся при отливе. Но я не подал виду и сказал:

— Вы полагаете, Ричардсон согласится меня слушать?

— Если ваши речи будут разумны — да, — кивнул Маклафлин. — Он самый чуткий из троих. К тому же он и его жена однажды пострадали от самозваного медиума: они потеряли ребенка, который болел инфлюэнцей, кажется, дочь, поэтому, если вы предъявите ему неопровержимые доказательства, которые убедили бы его отказаться от положительного голосования, он не поддастся на уговоры других членов комитета. Но помните, что даже Ричардсон не сможет продержаться слишком долго. Вам придется быть очень изобретательным, чтобы удерживать его на своей стороне.

Я кивнул, стараясь не показать, как потрясен его откровенностью. То, что поначалу казалось благородным порывом, обернулось тяжелой ответственностью, и я уже корил себя за сумасбродство. О чем я думал? Мне почти ничего не известно о Филадельфии и того меньше о подковерных интригах. Маклафлин был прав: Фокс никогда не станет прислушиваться к моему мнению. Хорошо, если он вообще позволит мне рот открыть. Даже обладая правом голосовать от имени Маклафлина, я никогда не добьюсь его авторитета. Но у меня все равно не было иного выхода, как только отправиться вместо него в Филадельфию. Конечно, я мог бы просто-напросто пожать плечами и расписаться в собственном бессилии, но это означало бы, что я теряю единственную работу, которая позволила мне проявить мои способности, если, конечно, не брать в расчет бритье лабораторных крыс для профессора Шнайдера.

— Финч!

Я очнулся от моих бесплодных размышлений.

— Сэр?

— Не могли бы вы налить мне еще стаканчик, — попросил профессор, — а заодно и себе тоже. Нам предстоит долгая ночь.

4

Я заказал билеты на ночной экспресс, поскольку хотел опередить остальных членов комитета и приехать в Филадельфию раньше всех. Но, когда мой поезд задержался в пути из-за того, что у Нью-Хейвена перевернулся товарный состав, я понял, что мой план рухнул. Мы простояли целую вечность. Когда же наконец пути расчистили, мы снова двинулись в путь и вползли в Квакер-сити в шестом часу вечера следующего дня — через семнадцать часов после отбытия из Бостона и на целых шесть часов позже Фокса, Флинна и Ричардсона.

Все это я рассказываю для того, чтобы объяснить, почему Филадельфия поначалу не произвела на меня должного впечатления. Оживленный вокзал на Брод-стрит, похожий на собор из-за высоких металлических перекрытий над перроном, при иных обстоятельствах показался бы мне весьма романтическим местом: пышущие паром паровозы, расторопные умелые железнодорожники, но в тот раз он представился мне тесным, негостеприимным и шумным. Был час пик, и мне пришлось прокладывать себе путь сквозь толпу спешащих вернуться в пригороды людей. Я слышал, как монотонный голос объявлял названия станций: Хаверфорд, Брин Мор, Вилланова. В тот раз я был не готов восхищаться новыми картинами, но позже понял, что в названиях улиц и районов города кроется некая загадка, так что лучший способ получить первое представление о незнакомом месте — это просто слушать. Мое постижение загадочной Филадельфии началось, едва я сошел с поезда. До меня долетали обрывки чужих разговоров, я подмечал особенности местного выговора, ловил непонятные слова: «Пассуинк», «Нешамини», «Виссахикон», «Шуйкил» — так здесь произносили название реки Скулкил. Впрочем, все это не больно меня интересовало, я слишком занят был своей ролью: изображая бывалого путешественника, я шел быстрой походкой и то и дело поглядывал на часы. Но эти древние индейские названия, полные шипящих звуков, исподволь нашептывали что-то важное о Филадельфии — небольшом городке, выдававшем себя за крупную столицу, где новости разносятся стремительно, а сплетни еще быстрее.

Как видите, торопливый молодой путешественник все же увидел в новом городе кое-что, пусть и очень нечетко. Пробившись сквозь толпу на вокзале, я в конце концов выбрался на свежий воздух, поставил на землю чемоданы и внимательнее огляделся по сторонам. Я был в центре города.