indd

Вот еще один отрывок из Берда и Шервина:

«Оппенгеймер понимал, что Гроувз не допустит в Манхэт-тенский проект кого попало, поэтому пустил в ход все свое обаяние и блестящий ум. Это было бесподобное представле­ние: Гроувз был покорен! Позднее он говорил журналистам: "Это гений, настоящий гений…" По образованию Гроувз был инженером, имел диплом Массачусетского технологи­ческого института, и Оппенгеймер сумел ловко надавить на нужную точку».

Далее авторы продолжают:

«Из всех кандидатов, с которыми Гроувз до сих пор встре­чался, Оппенгеймер был первым, кто отчетливо понимал, что создание атомной бомбы потребует практическою реше­ния множества задач, находящихся на стыке наук… Гроувз лишь согласно кивал, когда Оппенгеймер заговорил о цен­тральной лаборатории, необходимой как раз для того, чтобы "мы могли вплотную приступить к решению химических, металлургических, инженерных и прочих задач, которым до сих пор не уделялось должного внимания"».

Мог бы Оппенгеймер лишиться стипендии в колледже Рида? Неужели ему бы не удалось убедить профессоров перевести его в дневную смену? Конечно, удалось бы! И дело не в том, что он был умнее Криса Лангана. Просто он обладал смекалкой, благодаря ко­торой мог получить нее, чего хотел.

«Программа предполагала обязательный курс введения в ма­тематический анализ, — рассказывает Ланган о своем недолгом пребывании в университете Монтаны. — И мне достался препо­даватель, читавший ужасно сухие и банальные лекции. Я никак не мог понять, почему он полает материал так скучно. И пытался это выяснить. Я шел за ним до самого кабинета и допытывался, почему он выбрал такую манеру преподавания. Почему считает, что та или иная тема имеет отношение к математическому анализу. И этот парень, долговязый и длинноногий, с кругами пота под мышками, обернулся, окинул меня взглядом и ответил: "Знаете, вам сразу нужно кое что усвоить. Некоторые люди просто не об­ладают достаточной интеллектуальной мощью, чтобы быть мате­матиками"».

Перед нами профессор и студент-вундеркинд. Совершенно очевидно, что студент, обожающий математику, желает наладить контакт с человеком, который любит ее не меньше. Но его попытка заканчивается неудачей. По большому счету — и это самое печаль­ное во всей этой истории — во время разговора с профессором по математике Крис гак и не сумел донести до него самое главное. Профессор так и не узнал, что Крис прекрасно разбирается в мате­матическом анализе.

3

Особое умение, позволяющее избежать наказания за попытку убий­ства или убедить профессора перевести вас на дневное отделение, психолог Роберт Стернберг окрестил практическим интеллектом. Под практическим интеллектом Стернберг понимает «знание того, что, когда и кому сказать, а также знание того, как с помощью этих слов добиться максимальных результатов». Это прикладное поня­тие, знание того, как выполнять то или иное действие, не отдавая себе отчета в том, откуда вы это знаете, и будучи не в состоянии объяснить это. Практический интеллект практичен но своей сути: это не знания ради самих знаний, это знания, которые помогают вам ориентироваться в жизненных ситуациях и добиваться желаемого. И самое главное, этот тип интеллекта кардинально отличается от аналитических способностей, измеряемых IQ. Оперируя научными терминами, можно сказать, что общий интеллект и практический интеллект ортогональны по отношению друг к другу: наличие одного не подразумевает обязательного наличия другого. Вы можете обладать аналитическим интеллектом, не имея при этом интеллекта практического, и наоборот. А можете, если вам повезло, как Роберт)' Оппенгеймеру, похвастаться и тем и другим.

Откуда же берется этот самый практический интеллект? Мы мо­жем проследить истоки аналитического интеллекта. Он обуслов­лен — по крайней мере, частично — генами. Крис Ланган начал говорить в шесть месяцев. В три года самостоятельно научился чи­тать. Он родился умным. IQ — это критерий оценки врожденных способностей. А вот бытовая сообразительность — это знания, а точнее, умения, которыми нужно овладеть. Они должны сформи­роваться под внешним влиянием, и влияние это, как правило, ока­зывает семья.

Вероятно, наиболее точное объяснение этому процессу дала со­циолог из Мэрилендского университета Аннетт Ларо. Несколько лег назад она провела занимательное исследование, объектом которого

стала группа третьеклассников. Она отобрала чернокожих и белых детей как из богатых, так и из бедных семей. Всего двенадцать че­ловек. Команда Ларо посещала каждую семью по меньшей мере двадцать раз, и каждый из визитов длился не один час. Исследо­ватели попросили членов семьи воспринимать их как «домашних питомцев» и повсюду следовали за своими объектами — в церковь, на футбольные матчи, к врачам — с магнитофоном в одной руке и блокнотом в другой.