Индекс Франка

– Давайте я почищу, – снова вступила в разговор Лена, заметив, что электронож стал прилипать к тканям. Платонов протянул ей ручку; медсестра точными движениями скальпеля соскоблила с электрода нагар, вернула хирургу. Виктор, тем временем, немного разогнулся, стараясь потянуться так, чтобы это не сильно бросалось в глаза. Какая-то мышца в пояснице благодарно отозвалась на эти движения сладким расслаблением.

– И если он умрёт – их там в полиции поругают? – спросил Балашов. – Те двое проскочили, да, Петрович? Первый два месяца пролежал, второй – ещё больше. Помню, как они с мамашами по коридору в креслах ездили и учебники читали.

– Уж не знаю, что с ними сделают в этой полиции, – махнул рукой Лазарев. – Подожди, давай я перехвачусь… Им надо не по телефонам названивать после того, как всё уже случилось, а по школам ходить и лекции читать. С фотографиями.

– А лучше сюда привести, в реанимацию, – вставила Варвара, до этого безучастно глядевшая в окно. – На экскурсию. И пусть посмотрят, что бывает, когда законы физики игнорируешь…

– Да какая там физика, – Платонов попытался увернуться от струйки дыма, заполнившего постепенно всю операционную. – Ему двенадцать лет. Могло так случиться, что он эту физику и не проходил бы уже никогда. Для него электричество – в лампочке и в розетке, а все остальное – повод для подросткового героизма.

Он отсёк немаленький кусок струпа, потому что заметил, что Лазареву стало его уже неудобно держать. Лена взяла из рук заведующего инструмент с чёрно-коричневым лоскутом, разжала бранши, бросила струп в таз, выложенный жёлтым пакетом. Алексей Петрович придирчиво осмотрел получившуюся рану, потом провёл пальцем чуть ниже рёберной дуги и уточнил:

– Думаю, вот здесь будет граница на сегодня.

Платонов согласился с его решением. Они ещё раз прошлись по кровавой росе пинцетом и коагулятором, Лазарев зацепил очередной угол – и операция продолжилась.

– Чтобы человек не делал какие-то вещи, – неожиданно сказал сам себе Платонов, словно продолжая неоконченный разговор про законы физики, – ему должно быть либо стыдно, либо страшно. Эти два чувства формируют наше отношение к действительности с позиции «нельзя». Вот мне стыдно на природе бутылку из-под пива оставить, я её в пакет складываю и увожу. А на электричку, к примеру, залезть мне страшно. Потому что я это всё видел и знаю, что такое вольтова дуга. А у детей акценты переставлены – им перед друзьями страшно опозориться. Страшно и стыдно. Вот и завоёвывается репутация тупыми поступками…

И он вспомнил о Вадиме Белякове. Тот легко и просто тратил чужие деньги, чтобы заработать эту самую репутацию. «Интересно, как там Лидия Григорьевна? Закончили они или нет? Всё-таки экзартикуляция в тазобедренном суставе – операция сложная и опасная», – подумал Виктор.

– А потом они, если выжили – такое и в жизни творят, – вздохнул Лазарев. – Ни стыда, ни страха. Они их в детстве изжили напрочь. Так отморозками и становятся. Через отрицание.

– Да ты философ, Петрович, – улыбнулся Балашов.

– Какая тут философия, – отмахнулся рукой с зажатой в ней салфеткой заведующий. – У меня один тут случай был… Давно. Могу рассказать, занятная история.

Платонов на секунду поднял на Лазарева любопытный взгляд. Балашов тоже заинтересованно отложил в сторону протокол анестезии, предварительно глянув на показания приборов.