index

, чем карту, даже туристическую, которая неточна по определению. Потом по выверенным маршрутам надо будет рассчитать возможные стоянки, нашу потребность в топливе, воде и всем прочем. Тот ещё головняк. Техника вождения войск на такой случай хоть генштабовские справочники имеет на всё про всё. А у меня только “Памятка переселенцу” и сокращение мозговой мышцы. Сижу, молчу, работаю. Наташа стоит, молчит, стесняется. Я терпеливо жду, когда она сама что-нибудь скажет. Она же пришла, не я. Так прошло минуты три. Потом я не выдержал и повернулся. – Наташ, ты, может, чего сказать хотела, или спросить об чём? Стоит, молчит. Только ноздри раздувает. – Ну, что молчишь? – подстегиваю её к активности. – Хочу и молчу, – Наташа резко отвернула голову, чтобы я не видел её лица. – Надо же: хочет – и молчит, – засмеялся я, вспомнив старый анекдот про грузина. – Да не хочу я, – взвизгнула девушка и даже ножкой топнула в раздражении. – Чего не хочешь? – поспрашиваю. – Ничего не хочу, – отвечает. – А зачем тогда пришла? – Не знаю, как и сказать, – глаза опять в пол, а руки теребить пояс. – А ты с самого начала попробуй, – пробую ей помочь, хотя ни черта не соображаю, что вообще происходит. Видно, что Наташа сильно волнуется, и действительно что-то вертится у неё на языке, но что-то и препятствует это желаемое реализовать. Внутри неё, похоже. А проблема для неё важная, но не решенная, взбухла уже и выхода требует, как из пушки. Не лопнуть же её разуму – всё наружу выплеснёт. Ладно, просто криком разрядится, а то, не дай Бог, включит с полпинка программу “псих-самовзвод” и начнёт себя дальше накручивать, а потом как... Тут уж на кого Бог пошлёт. А кроме меня в номере и посылать то не на кого. И на фига сейчас мне скандал с истерикой на пустом месте? Но пронесло. Наташа ещё немного помялась и выпалила. – В гареме произошел бунт. – И кто кого взбунтил? – поднял бровь, стало уже интересно, – Неужто, старшую жену с поста свергли? – Не свергли, а ограничили в правах. И её, и Розу. – почти выкрикнула Синевич. – И в чём же таком ограничили? Вроде живёте все в одинаковых номерах. Едят все одно и то же. И винтовки всем одинаково хорошие купили. И форму... – Да в тебе и ограничили! – перебила мою речь Наташа, чуть на крик не срываясь, хотя голос понизила и говорит всё почти шепотом. Даже слух напрягать приходится. – Интересно-интересно... – а мне действительно интересно. – А что интересного? – голос Наташи слегка потух, – Интересного, как раз, ничего не нашли. Всё тривиально. – Натуль, – прошу, – Ты не ходи вокруг да около, ты прямо скажи. Ты же для этого пришла. – Да. То есть, нет. Вернее, да. Я запуталась, – мямлит девушка. – Может мне кого другого позвать, чтобы прояснил? – предлагаю радикальный вариант. – Не надо, – почему-то пугается Наташа, – . Я сама скажу. – Говори. – Не знаю, как сказать, – заводит она опять ту же пластинку. – Да как есть, так и скажи, – я уже раздражаюсь, – Хватит рок-н-ролл крутить. – Как есть?- удивлённо спрашивает меня. И глаза округлила. И так они у неё большие, а сейчас совсем огромными стали. – Ну да, как есть, – подтверждаю. – Как есть...- протягивает задумчиво. – Как есть, как есть, – подбадриваю. – Ну... – мямлит, – Девчонки решили... – Давай-давай, смелее говори: что решили? – Не знаю, как сказать, – она опять убрала глаза в сторону. А сама краснеет. Стоит совсем уже пунцовая. Мне тут только стеснительных путан не хватает. Скопом они все наглые, как посмотрю, а вот поодиночке очень даже разные. – Может, простыми словами сказать попробуешь? – предлагаю вариант выхода их тупика. – Как это? – удивляется. – Очень просто. Взяла и сказала, что произошло, и что девчата решили такого этакого. – Я попробую,- соглашается. – Я слушаю. – Ну, не получается у меня, не знаю, как такое говорить, – Наташка опять пошла себя накручивать. – Ну, тогда не говори. Иди себе. У меня работы по горло, – и отвернулся от неё к ноутбуку. И тут же услышал в спину её звонкий голос. – Теперь ты будешь спать с нами по жребию. Я моментально обернулся. – А моё мнение не учитывается? – Нет, – заявляет девушка, – Все решили, что так будет лучше. – Каким это образом лучше? – удивлён, это не то слово. – Я была против, но большинство настояло на этом, – говорит Наташа виноватым тоном, как будто в провинности какой винится, – Все так решили, только Бисянка сачканула. Сказала, что у неё критические дни. Хотя первый жребий был её. – А ты? – спрашиваю в лоб. – Я не хотела, – снова голову отвернула в сторону, чтобы не смотреть на меня. И от двери не отходит. Как встала, войдя, так там и стоит. – Не хотела, так не хотела, – говорю ей нейтрально, – Я к тебе не в претензии. Если тебя обратно не пустят, то вон на ту кровать ложись, – показал рукой, – Это Розина. И спи. А я на другую койку лягу, когда работать закончу. Свет верхний выключи только, мне и экрана хватит, – и опять отвернулся от неё к компьютеру. Прошла минута. Потом дркгая. Потом погас верхний свет. Фуу-ууу... Пронесло. А ведь на миллиметрах с истерикой разошлись. Ещё бы чуть-чуть... И я себе не завидую. Проскрипела кровать за спиной и всё стихло. И тут же я подумал: вот блин, началось! Коллектив почуял свою силу и пробует свои острые зубки на мне, таком нежном, трепетном и ранимом. Но мы будем решать проблемы по мере их поступления, если нет возможности вовсе исключить этот порцион из рациона. Поэтому выкинул всё из головы и вернулся к картографии. Минут пятнадцать я спокойно работал, периодически слыша поскрипывание койки за спиной. Ворочается Наташка, не спит. Но, выкинув этот водевиль окончательно из головы, о нем подумать можно и завтра, ещё полчаса корпел над картами и даже забыл о нём, проблема, которую я решал, была важнее для всех нас. Вчерне было разработаны все возможные пять путей доставки наших тушек в Одессу, осталось только их маршрутизировать и окончательно обсчитать нужные ресурсы. Но это уже потом, вместе с Ингеборге сядем. Я уже потягивался, настраиваясь на крепкий сон. Когда услышал за спиной сердитое шипение. Прям кошачье. – Жора, что ты за человек такой? – Не понял? – повернулся я к Синевич. – Блин, такая красивая деваха рядом лежит, а ты в компьютер уткнулся, – укорила она меня. Ути-пуси, какие мы сердитые. Тут меня на смех пробило. Буквально за день до нашего попаданства в этот новый мир посмотрел я на видаке старую итальянскую комедию “Не промахнись, Асунта”, целиком построенную на культурном непонимании англичан и итальянцев. Так там была почти аналогичная сцена. – Натуль, – спрашиваю, – Тебя, случаем, не Асунта зовут? – Причем тут Асунта? – шипит, – Не знаю такую. А вот твоё поведение оскорбительно для женщины. – Чем? – удивляюсь. – Тем самым, – продолжает шипеть, – Я тут, понимаешь... А этот ботаник в монитор уткнулся. И только не говори мне, что я тебе не нравлюсь. Не поверю. Я вижу, какими глазами ты на меня смотришь. Дорогая редакция! Мне шестнадцать лет и я оху...ю. Нет, я вообще отказываюсь понимать женщин. И это, между прочим, довольно больно бьёт по моей самооценке, так как я всегда считал себя достаточно проницательным человеком и искушённым ходоком по бабам. А тут туплю, как первогодок в кубрике. Не нашёл ничего лучшего, как заявить. – Ну, ты же сама сказала, что не хочешь ничего. – Мало, что я сказала! – возмутилась девушка, – Может я от тебя действий ждала, а ты... – А что я? – перебиваю, – Я, как современный цивилизованный человек, так вообще против какого-либо “сексуал харасмент”. Наташа от возмущения чуть не задохнулась. – Ты... Даже слов не подобрать... Чурбан! Вот как. Однако, Георгий Дмитриевич, нам гол. День седьмой. Новая земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко. 22 год, 28 число 5 месяца, воскресенье, 3.15 Когда проснулся на шум в коридоре, к моему удивлению, почувствовал, что хорошо выспался, хотя было ещё совсем темно. Наташка, уткнувшись в мою подмышку, сладко сопела, вкусно причмокивая губами. Да... Оказия, однако. Хотела – не хотела Наташа, а трахнула меня со всей страстью неземной, как любимого мужа в первую брачную ночь. Что о ней сказать? Искренна. Страстна. И неумела. Да и откуда взять умелость, если сформировалась и устоялась привычка, что именно её очень долго обхаживают. И ещё дольше домогаются. После обхаживания. И с благодарностью принимают от неё всё, что дают, сколько дают и как дают. Потому что Наташа очень красивая. С такой внешностью никакой “Камасутры” не надо. Как она это всё со школьной юности в своей провинции усвоила, так и живёт. С типичным поведением проститутки в постели у неё нет ничего общего. Может она и не врала, когда в первый день заявляла мне с возмущением, что никогда не путанила. Тогда я не поверил: невозможно же в бардаке жить и целочкой остаться. А эскорт, хоть и не проституция в чистом виде, но, всё же, близок к ней. По крайней мере, репутационно. А там уже, как фишка ляжет. Жизнь она всегда сложнее наших о ней представлений. Она большая и в ней есть место всему. Даже тому, что не придумать. Вот вам и весь внутренний конфликт Наталии. Когда её, нет – ЕЁ, по унизительному жребию, практически насильно, не спрашивая желаний и предпочтений, безо всякого конфетно-букетного периода отношений, сорвав трусы и лифчик, обрядив в один только халат, впихнули в мой номер и наказали до утра оттуда не появляться, иначе применят санкции, она и поплыла. Потому, как совсем по-другому себе представляла развитие отношений между мужчиной и женщиной, где секс достигнутая вершина, а не начало пути, у её подножия. Все это Наташа в перерыве между соитиями мне со всей своей искренностью и выложила. Оказалось, что сам вопрос с перераспределением мужского ресурса в гареме подняла Галя Антоненкова во время нашего с Ингеборгой шоп-тура по Базам. И после нашего возвращения, этот бухтёж перманентно тихо тлел по кулуарам. А потом прорвало всех разом. Если бы я только с Розой спал, то никто бы ничего и не вякнул. Сделал чувак свой выбор и сделал. Флаг ему в руки и барабан на шею. А тут в гареме образовалась привилегированная группа, пользующаяся мной, когда остальные голодают. И такой непорядок решили устранить волюнтаристскими методами. Удивительным для меня оказалось только то, что наиболее спокойной частью гарема была его мусульманско-таёжная часть. У остальных девчат обладание моей тушкой выросло в вопрос статуса в коллективе. Практически их окончательная договоренность выглядела так. Полгарема пользуют меня по составленной очереди, потом две ночи я провожу с Ингеборге и Розой. Потом радуются остатние полгарема и опять Роза и Ингеборге. Очередность была выявлена примитивным жребием, для пущей справедливости. Мое мнение никого не интересовало. Как и мое право на отдых. Оба-на! Картина Айвазовского “Расстрел броненосца одиннадцатью канонерками”. Думай, башка, думай, а то панаму амазонки напялят и поздняк метаться будет. Причём не все такие неискушённые и искренние, как Наташка. Наверняка есть и мастерицы изощрённых подлянок. Только пока невыявленные. Так вот, от шума, точнее от стука в коридоре я проснулся и эту мысль думал. Когда же этот слабый шум превратился в звуки возни и топтаний, не выдержал, встал и, как был в костюме Адама, выглянул в коридор. Любопытство одолело: что же такого девчата ещё задумали. На этом же этаже только мы квартируем. Выглянул в коридор, а там творилось сущее безобразие. Двое неизвестных мужиков тягали Сажи к лестнице, зажав лапой ей рот. Сажи усиленно сопротивлялась, пытаясь одновременно что-то мычать и кусать пальцы, сдавливающие её красивые губы. Это мне очень не понравилось. Настолько не понравилось, что я вопреки своему обыкновения, даже не стал никого окликать, предупреждать и ругаться. Просто взял короткую лыжную палку, стоящую в номере у двери, (чего только не нашлось у запасливого школьного водителя, когда мы разгружали автобус перед ремонтом), открыл дверь, сделал два шага и воткнул эту палку острием в бок одного из напавших на красавицу-чеченку. Тот кротко хрюкнул и упал. Палка осталась в нём торчать, вырвавшись из руки. Второго нападавшего попытался отоварить подъёмом стопы по “фаберже”, но в этом не преуспел, попав ему только по внутренней стороне бедра, и, пожалев свои босые ноги, стал отрывать его от Сажи руками, крича в открытую дверь своего номера. – Наташа! Тревога! Звони Борису! Мобильник на столе! Мужичок попался в мои руки жилистый и не слабый, но к его несчастью, малого веса, потому оторвать от девчонки его удалось быстро, хоть этот гад и влепил мне, не глядя, каблуком по голой плюсне. Больно!!! Освобожденная женщина востока, заревев гудком морского парохода, выдернула лыжную палку из первого налётчика, который так и остался валяться на полу, стала ей бить второго налетчика, которого держал я, попадая при этом по мне каждый третий раз. Нее... Ну, мать вашу так, козу горную! Я так не договаривался. Больно же! Потом оказалось, что Сажи мне, наверное, жизнь спасла. Потому что била того кренделя по рукам, которыми он пытался достать пистолет. Смог бы достать – пристрел меня на хер в упор. И всё... Но это выяснилось потом, а пока два удара ему, один – мне. Бамбуковой палкой! На сажкин рёв, как чёртик из табакерки, явился большой и страшный Доннерман, с топотом, грохотом и нервическим русским ором. – Все на пол, мля! Работает ОМОН! “Цирк с конями!” – подумал я, удерживая выворачивающегося бандита и заламывая ему руки за голову, – “Что-то больно быстро Боря по звонку прибежал, Наташка, наверное, только-только отзвониться успела, если вообще проснулась”. Сержант с ходу пробил хорошее пенальти находнику по копчику, отчего тот в моих руках сразу обмяк. Потом, мимоходом содрав с Сажи пояс, Доннерман стал им вязать бандиту руки. Внимательно посмотрев на Бориса, я начал сползать по стенке, карябая себе спину и нервически хихикая. Он был обут в тщательно зашнурованные форменные берцы, одет в красные трусы-боксёры и ремень с кобурой и мобильником, накинутым на плечо на манер берендейки. Форма “ноль” – трусы в скатку! Картина маслом. Глухая ночь. Экономный ночной светильник. Узкий гостиничный коридор. В нём я – абсолютно голый. Сажи в халатике, распахнутом торчащими сосками, открывая нашему взору православный крестик между холмами грудей, плоский живот и красивое место схождения ног, покрытое вычурно подстриженным курчавым каштановым волосом. Доннерман в омоновском неглиже. И пара поверженных дуболомов под нашими ногами. Посмотрели мы друг на друга и заржали, как кони. Точно – цирк! Потом сержант профессионально обшмонал находников, отложив к стене два пистолета “Глок-17”, два запасных магазина к ним, маленький пистолетик из кобуры, найденной на щиколотке бандита пронзённого бамбуком. В ту же кучу полетели складная наваха, два бумажника, никелированные наручники, нехилый латунный кастет, связка ключей и охотничий манок на них, в качестве брелока. Связанному локтями за спиной полуживому бандиту, его же наручниками зафиксировали ноги. По ходу этого действия Сажи подсуетилась и с мстительным удовольствием голой пяткой расквасила бандюгану нос, отправив того снова в нокаут. Под другим кренделем, которого я пырнул лыжной палкой, растеклась приличная лужа черной крови. Боря приложил два пальца к его сонной артерии. Я вопросительно посмотрел на Доннермана. Сержант отрицательно покачал головой. – Труп, – сказал он, – Ты ему печень пробил. Доннерман выпрямился, отцепил мобильник и негромко бубня стал по нему вызывать патруль. В это время на лестнице послышался осторожный скрип обуви на деревянных ступеньках. Доннерман кивнул мне на кучу пистолетов и показал рукой хватательное движение, не переставая вполголоса общаться с дежурным. Я быстро подхватил в правую руку “Глок”, а в левую запасной магазин, и переместился к выходу на лестницу, где неожиданно лицом к лицу столкнулся с ещё одним поздним посетителем, который держал наготове большой черный пистолет. Нацеленный в мой живот! У меня яйца скукожились и попытались залезть внутрь организма под лобковую кость. “Ну, вот и всё...” – пронеслось под черепной коробкой, потому как своё оружие я даже не удосужился проверить на наличие патрона в стволе. Вдруг рядом со стуком распахнулась дверь, и грохнул выстрел, отзываясь гулким звоном в ушах. Череп бандита с правой стороны от глаза до уха вмиг разлетелся на куски, как от внутреннего взрыва, обильно орошая стену кровью и мозгом. В воздухе вспухло облачко кровяной пыли. Бандит, даже без части головы, на удивление, крепко стоял на ногах, как бы ещё раздумывая о смысле бытия. Потом разом рухнул, выронив большой пистолет на мою многострадальную ногу и так уже отдавленную. Это был польский “ВиС-35 Радом”. Тяжёлая штука. Очень чувствительная, когда ей по ноге.... Напротив лестницы, в проёме открытой двери, стояла Ингеборге, одетая только в распущенные волосы и чёрные трусики в мелкий цветочек. В её вытянутой руке дымился верхним стволом маленький ювелирный деринжер, подаренный ей Кин-Конгом Рональдом на американской Базе. Грудь её учащённо вздымалась. Глаза горели. Валькирия! – Убери пестик подальше, – крикнул ей сержант, – Щас патруль примчится. Я шагнул к Ингеборге, страстно поцеловал её в губы и хрипло прошептал. – Я твой должник, любимая. Ингеборге ответила на мой поцелуй, но меня, кажется, не расслышала. Радужной оболочки в глазах практически не было видно – один большой зрачок. Как только мои руки её обняли, так сразу она обмякла и повисла на них. Деринжер со стуком упал на пол. Вслед за ним последовал “глок”. Мешал он мне. – Всё хорошо, родная, всё уже кончилось, – приговаривал, одновременно встряхивая её крупную тушку и пытаясь увести в сторону кровати. Но это было тяжело. Ингеборге девушка крупная и была как не на своих ногах. В номере на соседней койке сидела в позе лотоса Антоненкова, глядя на меня широко распахнутыми глазами, и, казалось, сейчас вскинет голову и завоет, как волчица на Луну. – Что сидишь, – крикнул я ей, – Помогай, давай. – Давай или помогай, – неожиданно переспросила она совершенно спокойным голосом. Даже слегка кокетливым. – Нашла время для шуток, – прошипел я, – Быстро! Положив с помощью Антоненковой Ингеборге на её кровать, я вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В коридоре Борис стоял рядом с обалдевшей Сажи в позе буквы Зю, пытаясь засунуть ингин деринжер за голенище плотно зашнурованного берца. “Глок”, который был у меня, вновь лежал в куче трофеев. “Радом” был там же. В раскрытую дверь моего номера было видно вжавшуюся в угол, голую Наташку. Она прижимала пальцы ко рту и смотрела на всё дурным глазом. Я бросил ей махровый халатик. – Укройся и сиди здесь. Сейчас патруль пожалует. И закрыл дверь. А по лестнице уже уверенно грохотало несколько пар тяжелых ботинок. Борис, наконец-то, перестал мучиться дурью с берцем и, выпрямившись, засунул деринжер за резинку трусов. Фууууу... Успели. Успели до того, как со стороны лестницы раздалась резкая команда безапелляционным голосом невидимого нам стража порядка. По-английски. – Всем стать на колени, бросить оружие и сложить руки за голову! В случае сопротивления стреляем на поражение. Да ист фантастиш! Конец первой книги Старое название подмосковного поселка, на месте которого стоит киностудия “Мосфильм”. Перфекционизм – в психологии, убеждение, что наилучшего результата можно и нужно достичь. А также убеждение, что несовершенный результат работы неприемлем. Партизанский маркетинг (англ. guerrilla marketing) – малобюджетные способы рекламы и маркетинга, позволяющие эффективно продвигать товар или услугу, привлекать новых клиентов и увеличивать свою прибыль, не вкладывая или почти не вкладывая денег. Минимум затрат – максимум результата. МЧС России – Министерство по чрезвычайным ситуациям, полностью называется – Министерство Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий. Интернет-прова?йдер, иногда просто провайдер; от англ. internet service provider, сокр.