– Черт, малыш, ну от какого зла? – Я начал злиться. Не на нее, ни в коем случае не на Мириам, а на того, кто засунул в ее голову весь этот бред. Конечно, как еще удержать ребенка под своим влиянием? Запугать страшилками, повредив тем самым неокрепшую психику, и выставить себя единственным спасителем.
– Тебе не понять…
– Конечно мне не понять, – огрызнулся я. – Ладно. Тогда за что ты его ненавидишь? Почему боишься даже имя его произнести?
– Потому что два раза в год он заставлял меня снимать крест, – пробормотала Мириам, и меня бросило в холодный пот. Да, именно тогда я начал догадываться, что за словами жены скрывается нечто чудовищное, но не имеющее никакого отношения к мистике или колдовству.
– И что происходило, когда ты его снимала? – Этот вопрос стоил мне тяжелых моральных сил. Я боялся, дико боялся ответа. Мое воображение рисовало самые дикие предположения, но правда оказалась куда жестче и омерзительнее.
Вот только узнал я эту правду слишком поздно.
– Я видела плохие сны… Кошмарные сны. Жуткие. Чудовищные, – беззвучно заплакала Мири, и меня охватили запоздалое раскаяние и злость, злость на ублюдка, внушившего ей весь этот суеверный бред. Столько боли и страха в индиговых глазах я не видел никогда.
– Мириам, нет никакого зла, помимо того, что творят сами люди. – Я пытался одновременно убедить ее и утешить. – А от людского зла не защитит ни один амулет. Тем более египетский крест, не имеющий ни малейшего отношения к нашей культуре и религии. Все твои кошмары – это последствия запугивания, не более. Источник зла всегда имеет физические формы. Поверь, я знаю, о чем говорю. Тебе внушили, что крест защищает от страшных снов, и ты поверила.
– Алан… – Она попыталась возразить, но я не дал.