Индия. 33 незабываемые встречи

Любого – но не Сараду. Ее внутренняя абсолютная чистота не позволила ей испугаться, и подсказала неожиданную для них и естественную для нее реакцию. «Батюшка, матушка, – сказала она, сложив ладони, – я иду в Дакшинешвар, к моему мужу, а здесь, говорят, лихие люди, защитите вашу дочь, пожалуйста!». В этом сказочном обращении нет никакой игры, так действительно она видела окружающий мир.

Незадачливые «батюшка с матушкой» были настолько тронуты ее словами, что бережно довели ее до самого конца пути, до кельи Рамакришны, где и сдали ее ему с рук на руки. И он, истинный сын Индии, принял их с почестями – как если бы они, и вправду были ее родственниками.

Странно для нас, но логично для атмосферы этой удивительной страны, впоследствии они забросили свой неблаговидный промысел, не раз приходили к Рамакришне и стали, в конце концов, его последователями.

Все это было позднее. Но первый поход Сарады Деви из родного дома в Джайрамбати в обитель мужа в Дакшинешваре близ Калькутты тоже оказался не вполне благополучным. Сначала все складывалось удачно – по случаю какого-то праздника (биографы спорят, какого именно) группа женщин из ее деревни решила идти в Дакшинешвар, чтобы совершить омовение в Ганге. Сарада вызвалась идти вместе с ними. Ее отец, Рамачандра, сразу же понявший, что именно притягивает его дочь, решил сам сопровождать ее. Был выбран благоприятный день – без этого в Индии не предпринимается ничего, даже сейчас – и яркая красочная процессия зашагала по пыльной дороге, такой же дороге (с соединяющимися над ней огромными деревьями, с изумрудно зелеными полями, с маленькими, затянутыми ряской водоемами, где из грязи и вони тянется божественный лотос), словом, по такой же дороге как та, что спустя несколько десятилетий найдет своего художника в лице великого Киплинга (жившего, кстати сказать, в описываемые дни со своими родителями сравнительно недалеко от дороги, по которой двигалась Сарада).

Никто не спешил, шли медленно, но Сарада все отставала. Отец дожидался ее, каждый раз недоумевая – то ли она уставала с непривычки ходить пешком на длинные расстояния, то ли давала знать о себе иная усталость, нервная, не только от сплетен и пересудов, но и от неизвестности, ждущей ее впереди.

На третий день стало ясно, что Сарада идти не может. Вся группа постепенно исчезла в мареве жары и пыли, а отец с дочерью нашли какое ни есть пристанище и остались одни. Сарада горела в жару, плохо понимая, что происходит. Всей душой стремилась она идти и идти вперед, но малярийная температура удерживала ее в чужом доме на ветхой сеточной кровати. Отец метался, не зная, чем помочь.

А через день все прошло само собой и все еще волнующийся отец и ослабевшая дочь, вдвоем, продолжили свой медленный путь по горячему песку бесконечной, казалось, дороги.

Сарада не сказала ни слова тогда о том, что привиделось ей в горячечном бреду и только спустя почти полвека рассказала (скупо, но ярко) об этом своим ученикам. Верить или не верить этим воспоминаниям – дело читателя, хотя кто дал нам право сомневаться в ее собственных словах?

«Я была без сознания, – прищурившись, вглядывалась она в прошлое, – и внезапно увидела незнакомую женщину, сидевшую подле меня на кровати. Она была очень темной, но неописуемо прекрасной. Ее прохладные руки гладили мне горячую голову. Я обратила внимание, что ее ступни были черными от пыли. Неужели никто не предложил тебе воды, чтобы омыть ноги? – спросила я. Не волнуйся, я уже ухожу, я пришла сказать, что ты поправишься и продолжишь свой путь, – ответила она ласково. Откуда ты? – спросила я, и она ответила – из Дакшинешвара.

– Но я как раз шла в Дакшинешвар. Я хочу видеть его [характерно это не называние мужа. – РР] и служить ему, а тут эта лихорадка!

– Не волнуйся, все пройдет, ты поправишься и увидишь его. Для тебя я держу его там.

– Но кто ты мне?

– Я твоя сестра».

И на этом Сарада, по ее словам, погрузилась в глубокий сон, чтобы проснуться наутро почти исцеленной.

Отец и дочь добрались до Дакшинешвара около девяти вечера – в это время в тех краях уже совсем темно. Наверняка, она очень волновалась в эти последние минуты. Кто-то предложил пойти на ночлег туда, где уже расположились женщины их деревни. Но она решительно направилась в келью Рамакришны.

Он встретил ее радостно и с такой знакомой ей добротой, что все пересуды односельчан в одно мгновение развеялись в прах. Он был не только абсолютно нормален (а ведь червячок сомнения все же жил в глубине ее души), но и, безусловно, рад ее видеть и страхи, мучившие ее незаметно для окружающих, исчезли бесследно и навсегда.

Он велел постелить ей циновку и послал в храм за едой, – но монахи уже закончили трапезу и бедным путникам пришлось довольствоваться двумя горстями риса.

В полумраке небольшой кельи он с нежностью и любовью смотрел на нее, усталую, измученную, но счастливую.