Она всегда была совсем близко – на расстоянии полутора десятков шагов, но не рядом, ибо застенчивость и строгие правила запрещали ей пересекать эту дистанцию на глазах других людей. Она была необходима, но невидима. Показательно, что даже жрецы того же храма, где служил Рамакришна, на вопросы о ней отвечали так – да, мы слышали, что она вроде бы живет здесь, но никогда ее не видели, – а она к тому времени прожила среди них уже не менее десяти лет.
Ее постоянным местом проживания в Дакшинешваре стало крохотное помещение на первом этаже небольшой башенки в нескольких метрах от кельи Рамакришны – земляной пол, нищенское убранство, ничего лишнего (да и не все необходимое)… С граней восьмиугольной башенки смотрят в мир высокие окна, изнутри закрытые от влажной калькуттской жары желтыми циновками – и удивительно трогательная деталь: до сих пор в одной из этих циновок сохранилась дырочка на уровне глаз стоящего в комнатушке человека. Через эту проделанную ею дырочку, незамеченная никем, простаивая часами во тьме неосвещенной каморки, Сарада Деви заботливо и влюбленно наблюдала за своим божественным мужем и его гостями и прихожанами, когда им случалось выйти из его кельи на белую террасу с колоннами.
Влюбленно – сказал я и понял, что настало время раскрыть суть этого необычного брака.
В мирском смысле они никогда не были мужем и женой.
Их союз был всегда исключительно духовным (и, как уже говорилось, бытовым) и абсолютно целомудренным.
Что самое поразительное, он был построен на обоюдном добровольном согласии в этом отношении обоих супругов.
И, казалось бы, хватит об этом, пусть не всем нам это понятно, но так было и иначе, наверное, быть не могло – и все же мы лишим себя удивительного урока подлинной, а не ханжеской святости, если не постараемся восстановить некоторые детали их взаимоотношений.
Вернемся же в ту жаркую мартовскую ночь 1872 года, когда после нескольких лет разлуки восемнадцатилетняя Сарада, измученная и смущенная, встретилась, наконец, в Дакшинешваре со своим номинальным мужем.
Мы помним, что он принял ее неожиданное появление доброжелательно; но был и элемент настороженности. И первый же его вопрос к ней выдает его внутреннее беспокойство: «Зачем вы пришли? Чтобы ввергнуть меня в майю?».
[Замечу в скобках, что «Вы» в этой фразе это не прихоть переводчика, он действительно всегда и при всех обстоятельствах, даже наедине, обращался к ней только на Вы. Показателен такой случай: однажды она принесла ему в келью еду; сидя спиной к двери, он не узнал или не разглядел ее и, думая, что это его малолетняя племянница, сказал ей что-то на ты. Его конфуз, когда он понял свою ошибку, был таков, что не только сразу же он извинился, но и наутро специально пришел в ее обитель, чего обычно не делал, и настойчиво просил у нее прощения, чем, понятно, привел ее в немалое смущение. Деталь ничтожная, но очень характерная].
Для русского уха приведенный выше его вопрос, скорее всего, невнятен, но в Индии смысл его ясен каждому, даже невинной девушке – Вы хотите спустить меня с духовного уровня на телесный? В этих обстоятельствах трудно выразить яснее тревогу отшельника, затворника, удалившегося от мира, прекрасно сознающего права этой почти незнакомой ему, но связанной с ним узами брака красивой девушки. И она поняла его с полуслова.
Ее спокойный ответ предопределил всю лежащую перед ними жизнь – и ее, и его.
«Зачем, – вопросом на вопрос встретила она его слова, – зачем я должна так поступить? Я просто пришла помогать Вам на Вашем религиозном пути».
Много лет спустя, один из учеников Рамакришны, его апостолов, как их часто называют, свами Тапасьянанда восторженно прокомментирует эти ее слова: «только женщина неординарной чистоты сердца может ответить так В ее ответе не было ни позы, ни лицемерия, ни желания угодить кому-либо. В ее спонтанном ответе вся чистота ее натуры, чистота того идеала, который подсознательно стал целью для нее – в той же мере, что и для ее мужа».
Но Рамакришна, удовлетворенный и обрадованный ее реакцией, был, однако великим знатоком человеческих отношений и понимал, какие соблазны и искушения могут преследовать его юную жену в будущем, когда она поселится рядом с ним. И он призвал себе на помощь все силы неба и космоса, свою покровительницу и заступницу – великую богиню Кали, жрецом которой он был. Денно и нощно молодой мистик слал божественной Матери свои исступленные молитвы – освободи, о Матерь, Сараду от телесных желаний, сделай ее навсегда чистейшим спутником моей жизни!
Мы знаем об этом из его собственных воспоминаний о первых месяцах пребывания Сарады в Дакшинешваре. А из ее позднейших рассказов мы знаем и то, что он в это время жестоко проверял ее непорочную чистоту помыслов – не менее шести месяцев по его решению она спала рядом с ним в его келье, как бы сдавая экзамен на отречение от плотских удовольствий – и лишь потом, успешно преодолев все искушения, перешла жить в свою постоянную башенку.