Индия, любовь моя

– Все это известно, и тем не менее… Тем не менее мы не можем быть уверены в том, что проникновение горячего и влажного океанского воздуха на север не вызовет каких-то нам еще неизвестных явлений. В данном случае возможно влияние такого огромного количества внешних и внутренних факторов, что… что мы еще не можем рисковать…

– Тогда зачем же нужна кольцовка?

– Но мы уже можем готовиться к риску, – твердо сказал Кремнинг. – Вот почему я очень прошу вас, Андрей Николаевич, не столько спорить, сколько слушать. Вы отдохнули, мозг очистился от всяких наносов. В нем, надеюсь, сейчас сидит только одна чистая идея. Присмотритесь к аргументации – ведь мы-то как раз находимся в очень тяжелом состоянии: наши мозги засорены спорами и сомнениями. Договорились?

– Н-ну… если так, – смутился Андрей.

В конце концов, Кремнинг прав.. И то, что Артур сам, без его просьбы, все-таки ведет это дело, характеризует его…

А, да шут с ним, как оно там характеризует! Кремнинг – настоящий ученый: волевой, сильный, и если он суховат, так у каждого свой характер. А дело-то, в конце концов, общее. Чего ж обижаться? Посидим послушаем. Может быть, что-нибудь и придумаем. Не сейчас, так после…

* * *

Кольцевое совещание по традевалу началось как обычно. Его участники представились друг другу, хотя особой нужды в этом не наблюдалось. Все или почти все знали, кто есть кто. Но таков обычай, и его следовало исполнить. Затем представитель информационного телевидения попросил вкратце охарактеризовать проблему. Кремнинг поморщился – потеря времени. О проблеме писали и говорили столько… Впрочем, людская память не запоминающее устройство. А отрывочные, полузабытые сведения – то же незнание.

– Ну что ж… Предоставим слово Андрею Николаевичу Сырцову.

Андрей не ожидал такого поворота событий. В конце концов, он тоже не машина и кое-что может упустить. Особенно цифры. Но тут на экране появились знакомые лица сотрудников, мрачноватая, построенная в середине прошлого века комната его проблемной лаборатории с запоминающими блоками. Ребята, как всегда, начеку и, как всегда, готовы прийти на помощь. Это обрадовало, но в то же время какая-то деталь, вернее, ее отсутствие встревожило Андрея. Но что это за деталь и почему ее отсутствие волнует, осмыслить он не успел: кольцовка не ждала.

Он вздохнул поглубже, мгновение словно прислушивался к самому себе – за время, проведенное в зоне Белого Одиночества, он отвык от подобных совещаний – и услышал ровный, слитный гул за стенами балка.

Шел ветер. Еще не пурга, а только ветер. Он прокатился по вершинам, и они зашумели – ровно и предостерегающе-властно. Так старые опытные бойцы перед боем, сплачиваясь, предупреждают молодежь и слабых, чтобы они прятались за их спины.

И эта такая своевременная поддержка промерзшей тайги отодвинула в сторону все сомнения. В конце концов, не кто-нибудь другой, а именно Андрей является сейчас представителем страны Белого Одиночества, просторов вечной мерзлоты. Он обязан говорить от их имени ради пользы всего человечества.

Мысли сразу, как при включении ЭВМ, обрели стремительную, математически точную отточенность. Но слова… Слова приходили не всегда нужные. Ему еще мешало то странное волнение, которое вызывала его лаборатория и старинная комната с запоминающими блоками.

– Переделывать климат нельзя и не нужно, но помочь Земле приобрести наиболее целесообразные черты необходимо. На нашей планете есть все, что нужно человеку, и все, что ему потребуется в будущем. Нужно лишь разумно пользоваться этим, разумно и последовательно изменять, главным образом смягчать климатические условия не всей планеты в целом, а лишь ее отдельных районов.

По экрану медленно проплывали лица ученых разных стран, государственных деятелей, консультантов. Они слушали Андрея вполне корректно, но так, что он чувствовал: они снисходительны к его общим словам. Они – люди дела. Но они понимали – вступление нужно и самому Андрею, чтобы собраться с мыслями, и необходимо для тех миллионов и миллиардов людей, которые слушают его по обычным теле– и радиопередачам.

За стенами балка шумели вершины деревьев, а в самом балке (Андрей это чувствовал – не слышал, не видел, а именно чувствовал) тоже происходило нечто такое, чего он не знал и не видел, но что могло и, кажется, уже начинало влиять на его выступление, а может быть, и все совещание. Во всяком случае, смотрящие на него со своих экранов люди реагировали на происходящее несколько странно. В их глазах вдруг мелькал веселый и острый интерес, как это бывает на всяком собрании, когда в зале или за окном происходит нечто прямо противоположное тому, о чем говорится в данный момент.

Андрей собрался и продолжил: