Индия. Моё первое пришествие полвека назад

Когда мы только приехали в Дели, я ещё не был школьником по возрасту. Тогда меня определили в посольский детский сад. Туда нас отвозил один из бусиков, имевшихся в гараже корпункта АПН, то есть нашего журналистского посёлка. В распоряжении были зелёного цвета рафик и красный фольксваген с открывающейся крышей. Последний я не любил, а предпочитал советский микроавтобус. Хотя все взрослые были от немца без ума. Во-первых, открывающаяся крыша — это в тропиках плюс, во-вторых, немецкий автомобиль — это лучше советского, а в третьих, он был дизельный. В чём заключалось последнее преимущество — я не знал, но верил на слово, что это хорошо. Однако с большим кайфом ездил на рафике. Тут была одна штука, толк в которой понимал только я. В задней части автобуса на полу находился небольшой лючок. Нужен он был, как я догадывался, для слива воды при мытье салона. Но только я придумал, как обратить в развлечение такое приспособление. Я набирал с собой несколько газет и на ходу, аккуратно просовывая их в лючок, отпускал. Если скорость и ветерок были достаточными, то газета, распрямляясь, иной раз шлёпалась на лобовое стекло сзади идущего автомобиля. Что вызывало панику у его водителя, и тот резко тормозил. Самый интересный эффект достигался на трассе. Там и скорости были высокие, и газеты летали забавнее. В общем, я приходил от этого в жуткий восторг и получал огромное удовольствие. Мне представлялось, будто я миномётчик или стрелок из пращи, а может, лука. Но, скорее всего, ещё какого-то фантастического оружия, пока мало известного на Земле. Я тщательно рассчитывал траекторию полёта газеты с учётом порывов ветра, расстоянием до объекта и прочими премудростями. Иногда я заранее немного мочил газету. Как говорится, для большей лучшести. Иногда брал с собой воду и делал это по мере надобности в машине. Что могло быть прекраснее, если удачно выпущенная газета цеплялась за дворники и долгое время держалась на лобовом стекле заднего авто, пока её не сдувало? А если это приводило к торможению его? И мне казалось, будто мы уходили от преследования иностранных шпионов. Наша машина была для Индии диковинная, потому что иностранная, к тому же на микроавтобусе располагались дипломатические номера, что предполагало его неприкосновенность со стороны даже полиции. Да ещё и руль был не как у всех индийских машин — справа, а слева, как в нормальных странах. А белые рожи в салоне отпугивали воспитанных в почитании англичан несчастных индийцев. И они лишь иной раз подъезжали и смотрели на меня с осуждением, даже не смея нажаловаться водителю. Водитель, работающий на белых сахибов, тоже в их понимании был большой человек. А я, как ребёнок, был полностью уверен в своей неуязвимости и даже незаметности, ведь многие, наверное, ощущали такое чувство, которое даёт замкнутое пространство салона? А может, такое кажется только в детстве? Это сейчас я понимаю, что был редкостный дурак и какому риску подвергал окружающих. А тогда мне многое сходило с рук, что, видимо, имело последствия для дальнейшей кармы. Но об этом я узнал значительно позже. И как-то карма-таки настигла меня. Причём на пустом, казалось бы, месте. Учась в первом уже классе, я на переменке вышел во двор и сел на качели. Так как я, начиная с детства, был максималистом, то и раскачался по максимуму. Качели, дойдя в верхнем положении до предела, ударились в упор, от чего я соскочил с сидушки и, пролетев несколько метров, со всей дури плюхнулся на землю. Хорошо, что это была клумба. Но инстинктивно я при падении подставил руку и приземлился на неё. Боли, вроде, не почувствовал, но понял, что чего-то во мне повредилось, и как бы не так работает мой организм. Я посмотрел на руку: она почти под прямым углом была согнута в том месте, где гнуться бы не должна была. Прямо возле локтевого сгиба. Сейчас, как доктор, я могу сказать точнее — сломаны были обе лучевые кости прямо посредине. Разгибать руку я не стал. Но перепугался, что теперь так останется навсегда. Поэтому сразу побежал к учительнице, чтобы она что-то с этим поделала. Кстати, эта учительница встретилась мне на жизненном пути ещё раз через двадцать лет. Она была секретарём моего друга и основателя страховой компании «Лукойл» Юры Цховребова. Но тогда она была молодая и впечатлительная девушка, которая, увидев руку подопечного ребёнка такой странной формы, тут же рухнула в обморок. Набежали другие взрослые, ибо я заорал, перепугавшись за неё. Вызвали скорую, которая примчалась буквально через десять минут. С учительницей всё было нормально, а вот у меня, видимо, прошёл первый шок и организм сообразил, что же с ним происходит. Мне стало невероятно больно. Врачи из микроавтобуса поколдовали со мной. Наложили временный гипс. Далее, в сопровождении пришедшей в себя училки, меня повезли в госпиталь. В Индии любая больница называется госпиталем. Как я понимаю, госпиталь этот был не самый захолустный. Не бесплатный для простого трудового народа, а хитро замороченный. По приезду меня определили в отдельную палату. Пока врачи возились со мной и бумагами для оформления, учительница сидела рядом, переводила, и ждала вызванных в больничку родителей. Ко мне подошла медсестра и спросила, какого я вероисповедания, и есть ли пожелания по символике, которую возможно предоставить. Как советский школьник (не помню был ли я тогда октябрёнком, или ещё нет), я не понял вопроса. Тогда по умолчанию мне принесли распятие и повесили на стену над головой. Видимо, решив, что я европейский ребёнок, значит, должен быть христианином. Но так как православного креста не нашлось, то распятие было католическим. Мне на самом деле вся эта суета была настолько по фигу, так как я устал от непривычных мне впечатлений, что попросился на кровать полежать отдохнуть. Мне сказали, что сейчас я посплю по-настоящему. Положили на каталку и надели на лицо маску. Далее началось странное и невообразимое действие, сопровождающееся непонятными видениями. Передо мной открылся радужный коридор, и я помчался по нему в удивительном полёте. Коридор закручивался в спираль, и тут я понял, что могу не выбраться из него. Мне стало ужасно страшно. Я попытался здоровой рукой сорвать маску, так как понял, что все эти кошмарные чудеса происходят благодаря ей. Но анестезиолог не позволил мне, удержав руку, и я улетел по этому коридору. Оказывается, в те времена общий наркоз делали веселящим газом. Я бы не сказал, что мне от него было весело, кошмарило по-взрослому. Пришёл в себя я как раз на кровати под крестом. Прибитый к нему человек печально смотрел на меня и, казалось, подмигивал. Я поблагодарил его за то, что он вернул меня в этот мир и ощутил свою руку скованной новым красивым гипсом. Я вдруг осознал, что миры бывают разными и необычными, не то, что привычный, который окружает нас в повседневности. От этого на душе скребла какая-то невероятная тоска и даже жалость к себе. Мне показалось, что я вдруг и очень сильно повзрослел. Начиналась другая, не похожая на предыдущую, жизнь.